Помимо всевозможной водяной дичи мне удалось подстрелить несколько редких здесь соколов. Они улетали уже на юг вместе с прочей перелетной птицей. Среди них мне попался почти совершенно белый полярный кречет (Falco candicans Gmel).
В лунные ночи я подстерегал песцов. Их привлекали выбрасываемые якутами на берег Колымы рыбные отбросы. Миддендорф называет этих животных „шакалами севера”. Действительно, они невероятно дерзки и прожорливы. Не успевал я при трепетном лунном свете застрелить одного из них, как вслед за ним тотчас же показывался другой, привлеченный теми же рыбными отбросами.
Промахнувшись, я заметил однажды, что испугавшееся было животное обогнуло холмик, на котором я сидел, и все-таки направилось к соблазнявшему его лакомству. За свою безрассудную отвагу оно поплатилось своей пушистой белой шкуркой.
Неподалеку от юрты мы как-то утром заметили следы волков, очевидно привлеченных сюда теми же рыбными отбросами. Но за все время пребывания в Миссовой мне так и не удалось уложить хотя бы одного из этих серых разбойников. Перед отъездом на Березовку я приготовил ядовитые приманки и поручил якуту, в юрте которого мы здесь жили, разложить их по своему усмотрению.
После восьмидневного ожидания вернулся с Березовки начальник Колымского округа. Прибывшие с ним лошади остались пастись на противоположном берегу. Он рассказал нам о том, что на Березовке в настоящее время уже чрезвычайно много снега.
Нарисованная им картина заставила Севастьянова пасть духом. Он заявил, что геологические исследования при таком глубоком снеге совершенно невозможны, и вместе с исправником вернулся обратно в Колымск.
На следующее утро, переправившись через реку, мы снова двинулись в путь верхом. Пришлось делать небольшие переходы, так как лошади были уже достаточно утомлены.
Медленно продвигались мы по болотистой вначале тайге и уже на двенадцатом километре сделали привал для ночевки.
Лежащая восточнее Колымы тайга нередко выгорает на очень большие пространства. Нам то и дело преграждали дорогу наполовину обуглившиеся и поваленные на землю стволы. На склонах гор виднелись маленькие сибирские кедры (Pinus cembra pumilo). Они были без „шишек”. Долины пестрели лиственницами, карликовыми березками, кустарниковыми ивами и ольхой.
Проезжая на третий день лиственным лесом, мы натолкнулись на следы гиганта-медведя. Каждый след равнялся тридцати пяти сантиметрам и вмещал в себе всю мою обутую в меховые сапоги ступню. Медведь, по-видимому, проходил здесь очень недавно, но ямщики уверили меня, что с этого момента прошло не меньше, чем полдня.
