— Если с пятин людишки сюда потянутся, то как бы князь наш не обиделся… — хмыкнул Дмитр.
— Когда еще то время наступит. Мстислав ушел к Киеву поближе, от отца великое княжение потихоньку перенимать, а сын его силы в Новгороде не имеет, так что не до того ему будет… Ладно, опять я отвлекся от главного! Я про запрет холопства тебе намекаю на землях этих.
— Мыслишь, подневольные людишки побегут сюда?
— Тьфу на тебя… Не дай бог, тогда нам никакой торговли здесь вовек не увидеть. Выжгут эти земли и соли набросают, дабы не росло ничего.
— Ну уж…
— Уж ну! Я про твою судьбу намекаю.
— Тогда договаривай, а то меня в сон уже клонит от речей твоих, — криво улыбнулся Дмитр. — Прибьют меня или нет?
— Было еще второе условие. И выдвинул его тот ратник, с которым ты дрался в круге…
— Выжил, значит? То-то мне показалось, что скользнул вниз он перед броском моим. Отомстить хочет или просто еще раз силушкой померяться? В любом случае я ему не откажу — хорошо дерется, да и нюх у него… Как он прознал, что у нас что-то затевается, а?
— Бьется неплохо, но ты сильнее. Однако не годен он теперь для битвы ратной: рука у него левая не двигается, да и не виру с тебя просит. На службу они тебя зовут, Дмитр. Сначала расспрашивали Кузьму, кто у нас сильнее в воинском деле. Узнав про тебя, вызнавали твою подноготную до седьмого колена — не нравилось им, что под Якуном ты ходил…
— А кто меня, кроме него, возьмет? Я ведь кому ни попадя могу правду в глаза сказать — кому такое любо? Каждый норовит за меч схватиться. А Якун мне драться не запрещает, наоборот, подзуживает постоянно. Правда, из его людей со мной уже не связывается никто…
— Вот это им тоже отчасти понравилось. Говорят, для обучения воев им человек нужен, на три года ряд будет, а потом иди куда хочешь. Жить свободным человеком будешь, роту воеводе принесешь. Одно условие — норов свой только при обучении показывать.
— Не смогу, ты же знаешь.
— Знаю, но они сказали, что болтать тебе не запретят, лишь бы сам на правду не обижался. А поединков столько на той учебе обещают, что до постели будешь еле доползать.
— Ну-ну…
— А Якун, земля ему пухом, — Захарий улыбнулся каким-то своим мыслям, — от роты тебя освободил. Вот так.
— Что, помер он? Перестарался ты, Завид?
— Нет, это просто Захарий Матвеич присказку от ветлужцев перенял, — довольно блеснул глазами отрок.
— Это какую же?
— Да они, как про Якуна скажут что, так всегда добавляют: земля ему пухом или, мол, вечная память! — Улыбка Завида расползлась во весь рот.
