— Знал, сволота? — Его кулаки ощутимо сжались. — Знал про делишки Онуфрия с ивановскими?
— Да ты что, Кузьма! — начал привставать Якун. — Про что ты?
— Ты один из нас с ним общался и знать мог про то.
— Про что? Ведать не ведаю ничего, кроме его похода в Булгар, Кузьма. Хочешь, побожусь? — Якун вынул большой серебряный крест из-под нательной рубахи и, поцеловав его, истово перекрестился.
— Выдь отседова, Федька! Иди прочь, говорю, ежели не хочешь, чтобы тебе уши отрезали по приезде в Новгород… То-то же. Вот что, Якун… — Кузьма тяжело опустился на полати и потер ладонями лицо. — Говорил я с новгородцем тем. Девок муромских да мордовских Онуфрий мыслил с татями тамошними в Булгар свозить. И не его умом то дело замышлено, сам понимаешь… Если наследил он там, то вовек не отмоемся за свои расспросы перед князем местным. Да и листья уже желтеть начали, так что при малейшей задержке зимовать там придется. Дело свое мы сделали, весть донесем про то, как Онуфрий дни свои кончил. А отомстить за него — не судьба, да и не хочется мне, Якун, безвинных людей губить и ратников своих при этом класть. А положим многих, если свару затеем… Пусть ивановские сами разбираются. И про девок муромских им ни гу-гу. Понял? А то порешат нас с тобой — и пикнуть не успеешь! Или ушлют на гиблое дело. Так что ты как хочешь, а я распродаюсь и ухожу. Не грозит Захарию тут беда, да и за лечение я серебра отсыплю. А за порядком на ушкуе смотреть — того же Федьки хватит. Тем более что девица одна товар мне с выгодой предложила. Успеть бы его в Новгород привезти да по посадам до зимы пройтись.
— Ах-ха-ха… — Якун начал захлебываться смехом. — Статная да пригожая такая че-че… черемиска? Прости… ты меня, Христа ради, столько на меня навалилось, не выдержал я…
— Так что с той черемиской неладно?
— Беги быстрее, пока Федька у нее обещанный тебе товар не перенял. Ох-ха-ха…
Шум и сутолока царили недалеко от тына Переяславки в полном своем великолепии. Продолжительный ливень унялся еще вчера, оставив на склонах холмов грязные подтеки, слегка влажную землю и утреннюю прохладу, заставляя высыпавший на торг люд ежиться и кутаться в теплые одежды. Неяркое осеннее солнце подсушивало луговую землю и скакало зайчиками по пажити, отражаясь от многочисленных доспехов, растекшихся волной вдоль склона холма. Именно там, прямо на чуть пожухлой траве, расположились торговцы, выставив на всеобщее обозрение свои товары и привлекая окрестный люд протяжными громкими возгласами. Большая их часть, несмотря на радостные улыбки, с которыми они зазывали к себе покупателей, была недоверчиво обряжена в брони, и лишь тонкие конопляные веревочки, перевязывающие крест-накрест оголовья мечей и ножны, хранили хрупкое равновесие на торгу.
