— Весьма печально потерять дом, если земля, на которой он стоит, составляет вашу плоть и кровь, месье.
Он бросил на нее теплый, понимающий взгляд.
— Боль от этой незаживающей раны свела в могилу моего отца. Всю оставшуюся жизнь он мечтал о том, как вернуть свои поместья. Теперь в память о нем я мечтаю сделать то же самое.
Анжела покачала головой, выражая этим жестом смешанное чувство жалости и пренебрежения.
— Тысячи эмигрантов мечтают о том же, что и вы, месье, но разве революционное правительство не распродало все принадлежавшие роялистам, а потом конфискованные земли?
— Только некоторые, далеко не все. Многие дома и поместья, включая и мои собственные, стоят до сих пор пустыми, а их окна и двери забиты досками, и на них красуется надпись "Государственная собственность".
— Откуда вам знать, что вы один из таких?
— Эмигрантам в Лондоне удавалось получать нужную информацию из Парижа даже во время войны между Англией и Францией. Теперь, конечно, здесь, в Луизиане, это гораздо сложнее. — Взгляд у него посветлел. — "Сан-Суси" находится к юго-востоку от Парижа и окружено садами и виноградниками. Если бы оно было поближе к Парижу, его давно бы продали. Мой отец считал, что до тех пор, пока не явился новый владелец, для старого еще не умерла надежда.
Лицо его еще больше обмякло, в глазах, казалось, промелькнули воспоминания о детстве.
— Вам бы очень понравился мой шато, уверяю вас. Он просто очарователен.
Анжела все больше ощущала, что ее влечет к Филиппу, несмотря на подозрительность и недоверие.
— Если я потеряю "Колдовство", я просто умру, — сказала она.
В его глазах отразилось понимание, и он сказал:
— Вот почему вы решили никогда не выходить замуж.
Анжела снова напряглась. Как ловко он подвел беседу к вопросу о женитьбе!
— Хорошо, я скажу вам, месье, чтобы вы впредь не задавали мне подобных вопросов. Выйдя замуж, я становлюсь бессильной перед законом и не смогу воспрепятствовать своему супругу либо продать "Колдовство", либо даже проиграть его в карты, как это сделал один из приятелей отца. Такого я не в силах перенести.
— Человек, любящий свой дом, не может поступить таким образом. В равной степени так не может поступить и человек, который любит вас. Но я понимаю ваше беспокойство.
— На самом деле? Да разве может мужчина это на самом деле понять?
— Наши принятые при старом режиме законы не отличались справедливостью по отношению к женщинам, — признался он. — Но революция, разрушив монархию Бурбонов, принесла равенство женщинам Франции. Француз отныне не имеет права распоряжаться собственностью своей жены или ребенка под страхом наказания. Не имеет он больше неограниченных прав и не может распоряжаться жизнью ни одной, ни другого.
