Они объехали дом, поскакав под тенистыми ветвями магнолий, где чернокожие садовники рыхлили землю; миновали стоявшую в стороне кухню. Дым повис в тяжелом теплом воздухе, и ароматный запах печеного хлеба неотступно следовал за ними.
Дорожка была посыпана песком, по обеим ее сторонам лежали побеленные известью булыжники. За ними земля была темной и сырой. Дорожка извивалась между двумя рядами хижин, построенных из кипарисовых бревен, которые тоже были побелены известью. Возле их дверей резвились чернокожие детишки, а внутри домов, в дверных проемах были видны темные фигуры, бесстрастно взиравшие на проезжающих всадников. Анжеле показалось, что Филипп с большим вниманием разглядывает этих малышей. Он молчал, но она заметила, что он думает о том, что ни у кого из них не было такой светлой кожи, как у Оюмы, и губы ее вновь плотно сжались от неприязни.
Миновав хижины рабов, они, повернув направо, проехали мимо сарая с соломенной крышей, где измельчали стебли тростника. Там они увидели громадный плоский камень и длинный деревянный шест.
— Когда мы начинаем перемалывать тростник, — объяснила Анжела Филиппу, — этот шест привязывается к ярму мула, и он совершает круг за кругом, вращая камень.
— Я видел подобные мельницы в Вест-Индии, — тихо произнес Филипп.
— Этот камень был доставлен морем из Санто-Доминго, — сообщила она.
— Грубо сработан, но, вероятно, весьма эффективен, — сказал он нехотя, не желая, вероятно, больше обсуждать эту тему.
Она сжала губы.
За сараем она показала ему котлы, в которых варился тростник, покуда он не превращался в густую сахаристую массу.
— Я выращиваю тростника чуть больше того, чем могу переработать, — объяснила Анжела. — У меня есть несколько небольших экспериментальных полей, на которых я пытаюсь вырастить такой сорт, который будет хорошо выкристаллизовываться в этом климате.
— Месье Боре, как и вы, пытается заставить выкристаллизовываться луизианский сахарный тростник, но без особых успехов, — заметил маркиз.
Анжела вспыхнула.
— Разве можно сравнивать мои результаты с попытками месье Боре экспериментировать, — сухо ответила она.
Но она все же заметила, что, несмотря на показной скептицизм Филиппа, на самом деле все это его заинтересовало. В его проворных глазах сквозило понимание, а по выражению его лица она поняла, что он выказывал ко всему далеко не случайный интерес. Постепенно Анжела овладела собой. Она уверенно держалась в седле, — хозяйка всего того, что представало перед их глазами. Здесь она себя чувствовала явно в своей тарелке. Такую жизнь она сама выбрала для себя, — следовать примеру отца, отказаться от обычной роли луизианской женщины как хозяйки в доме мужа и матери кучи детишек, хотя, конечно, она плохо представляла себе, сколько для этого требовалось принести в жертву.
