Одним словом, я безнадежно увяз. Я не покончил жизнь самоубийством, не совершил этого трусливого шага лишь потому, что я католик, и еще потому, что на мне лежит ответственность за семью. Меня ждали тюрьма и бесчестье. Мысль о том, что моей жене придется работать, приводила меня в ужас. Я не пытаюсь вызвать сочувствие, я только хочу, чтобы вы поняли, в какое положение я попал и как себя чувствовал.
Однажды утром в мой кабинет вошел очень солидный, хорошо одетый человек. Я подумал, что он принес постановление о конфискации имущества или, того хуже, повестку в суд, но оказалось, что посетитель не имел никакого отношения к органам правосудия. Он назвался финансистом, хотя имени своего не открыл, и проявил изрядную осведомленность в моих делах. Сказал, что может мне помочь. Я хотел поцеловать ему руку, но незнакомец поднял ее, вот так, и я только втянул губами воздух. Он спросил, правда ли, что моя дочь учится в школе в Сан-Хервасио. Я ответил, что правда. Он спросил, готов ли я оказать ему услугу и умею ли хранить секреты. Поклялся, что девочка нимало не пострадает. Я был, что называется, между молотом и наковальней. И согласился сделать то, о чем он просил. Позапрошлой ночью он привез нашу дочь домой. Она была очень бледная. Мы подумали даже, что она мертва, но тот сеньор уверил, что ничего страшного с ней не произошло, что он просто дал ей очень сильное успокоительное и это часть его плана. Он вручил мне коробочку с капсулами, содержимое которых девочка должна была вдыхать каждые два часа. Я врач и сразу понял, что в капсулах эфир. Я хотел разорвать договор, но он в ответ разразился сардоническим смехом. Вот примерно таким: „Xa. Xa. Ха“. „Раскаиваться поздно, — сказал он. — Ваши векселя у меня в руках, и я опротестую их при малейшей попытке неподчинения с вашей стороны. Дело уже вышло за те границы, которые обозначены Уголовным кодексом. Ни вы, ни ваша жена, ни даже ваша дочь не избежите судебного преследования, если не будете четко выполнять мои приказания“. И вот так, напуганные и не имеющие возможности что-либо изменить, мы провели последние два дня, отравляя нашу дочь и ожидая, что в любую минуту на нас обрушится карающий меч правосудия. Нынче вечером тот сеньор явился снова и потребовал отдать ему девочку. Мы завернули дочь в простыню и положили в багажник его машины. Это, как вы утверждаете, вы сами видели. Вот и все.
Дантист замолчал, и его тело снова начало содрогаться от рыданий. Жена поднялась со своего кресла, подошла к окну и принялась рассматривать чахлые герани на крохотном балкончике. Когда она заговорила, голос ее, казалось, шел откуда-то из желудка.
