— Это самый красивый сад, какой я видел в своей жизни. А почему же раньше он был таким запущенным?
— Усадьба стояла заброшенной много лет. Могу я предложить вам чего-нибудь выпить, сеньор?..
— Суграньес. Ферворосо Суграньес. К вашим услугам. У вас случайно не найдется бутылочки пепси-колы?
— Ох, нет. На мои доходы не позволишь себе такой роскоши. Могу предложить вам воды из-под крана или, если хотите, супчика из шпината. Я как раз приготовил.
— Премного благодарен, но я недавно отобедал, — соврал я, чтобы не лишать беднягу его скудной трапезы. — А что было в том здании до того, как его превратили в школу?
— Я уже вам говорил: ничего. Стояло заброшенное.
— А еще раньше?
— Никогда не интересовался. А вы что, агент по недвижимости?
Из этого вопроса я заключил, что мой собеседник не только не от мира сего, но еще и слеп вдобавок.
— Расскажите мне о вашей работе в школе. Говорите, вам там хорошо платили?
— Да что вы! Я сказал, что это были самые счастливые годы моей жизни, но я не имел в виду финансовую сторону дела. Монахини платили мне зарплату, которая была ниже прожиточного минимума, и мне не полагалось никаких социальных льгот. Я был счастлив, потому что мне нравилась моя работа и потому что мне разрешали заходить в часовню. Когда там не было девочек.
— Вы с девочками не общались?
— Нет. На переменах приходилось следить, чтобы они не попортили мне все цветы. Это были не девочки, а сущие дьяволята: крали кислоту из лаборатории и выливали на клумбы. А еще засовывали в кусты куски стекла, чтобы я об них порезался. Дьяволята, одно слово.
— Вы ведь любите детей?
— Очень. Это Божье благословение.
— Но у вас детей нет?
— Мы с женой ни разу не воспользовались правами супружества. Блюли себя в строгости. Не то что нынешняя молодежь, которая женится, чтобы день и ночь в постели кувыркаться. Я должен бы сказать: не осуждайте, да не осуждены будете… И только Богу известно, как нам иногда бывало трудно. Ведь тридцать лет в одной узкой постели! Но Всевышний нам помогал. Когда мы были не в силах справиться со страстью, я стегал супругу ремнем, а она била меня утюгом по голове.
— Почему вы оставили работу? Я имею в виду работу в школе.
— Монахини решили, что мне пора на пенсию. На здоровье я не жаловался, и силы было не занимать. Я и сейчас, слава Богу, прекрасно себя чувствую, но кого это интересовало? В один прекрасный день настоятельница позвала меня в свой кабинет и сказала: „Кагомело, с сегодняшнего дня ты на пенсии. Это для твоего же блага“. И дала час на то, чтобы собрать вещи.
