И, вынув из кармана реквизированный у мертвого шведа банкнот в тысячу песет, я вложил его в ладонь инспектора, который уставился на деньги с немым изумлением и с явным сомнением по поводу того, как с этими деньгами следует поступить, а я, воспользовавшись моментом, со всей силы ударил его головой в нос, из которого тут же потекла кровь, что я, впрочем, заметил лишь мельком: выбежав через разломанную дверь, я почти кувырком покатился вниз по лестнице с криком: „Не верь ни одному слову, что я о тебе наговорил, Кандида! Это был обманный трюк!“
Впрочем, я не был уверен ни в том, что Кандрида слышит меня среди всего того шума, который поднялся вокруг, ни в том, что слова мои послужат ей утешением. Сзади топали оба полицейских в форме.
Оказавшись на улице, я увидел, что она запружена толпой рабочих, направлявшихся на свою тяжелую работу с узелками, в которых лежал их скудный обед. И так как полицейские уже меня нагоняли (еще бы! при их-то росте, выучке и желании выслужиться!), я принялся кричать во всю силу легких: „Да здравствует Национальная конфедерация труда![10] Даешь рабочие комиссии!!!“ — в ответ на что рабочие подняли кулаки и начали скандировать лозунги похожего содержания. Это вызвало у полицейских, еще не привыкших к произошедшим в стране переменам, ту реакцию, которую я и предвидел, и, воспользовавшись тем, что завязалась нешуточная потасовка, я смог скрыться.
Избавившись от преследователей и едва переведя дух, я начал обдумывать все происшедшее со мной и пришел к выводу, что дела мои очень плохи. Только один человек мог помочь мне и вытащить мою сестру из тюрьмы, в которой ей, без сомнения, предстояло скоро оказаться. И я отправился в телефонную будку (где за отсутствием монет мне пришлось воспользоваться куском проволоки) звонить комиссару Флоресу.
Несмотря на ранний час, комиссар был у себя в кабинете. Услышав мой голос, он сначала очень удивился, но, когда я рассказал ему обо всех своих злоключениях, в том числе и о побеге (опустив, правда, некоторые детали), комиссар Флорес пришел в ярость.
— Ты смеешь сказать, ничтожество, что до сих пор не разузнал ничего о пропавшей девочке?!! — обрушил он на меня громы и молнии с другого конца провода.
Я, если честно, о девочке уже совсем позабыл. Так что, пробормотав несвязные извинения, пообещал тут бросить все силы на выполнение задания.
— Послушай, сынок, — с нежностью в голосе, от которой у меня по спине мурашки побежали (комиссар прежде никогда не обращался ко мне „сынок“, разве что „сукин сын“), — будет лучше, если мы с тобой оставим это дело. Думаю, я поспешил, доверив его тебе. Не будем забывать, что ты… еще не совсем выздоровел, и не будем ухудшать твою… твой недуг. Приходи-ка ко мне в участок, и мы все спокойно обсудим за парой бутылочек холодной пепси-колы.
