Ливия ушла с головой в работу, ей было вовсе не до этих состязаний. Любой праздник для маленькой остерии означал, что приготовление обеда в этот день требует времени много больше, чем обычно. Поднявшись до рассвета, Ливия и ее сестра Мариза готовили посуду, чтобы потом выставить на столики, тянувшиеся по всей длине террасы, укрытой от нещадного полуденного солнца оплетавшим ее виноградом. Да и вообще Ливия косо смотрела на эти конкурсы: в смысле абрикосов — тут, как говорится, на вкус, на цвет… Что до отбора красавиц — девчонки в деревне всем известны. Уже заранее все знали, что победу присудят кому-нибудь из сестер Фарелли, и ей, Ливии, незачем выставляться и позориться на радость победительнице. Словом, в то время как односельчане, сойдясь на площади, спорили, подбадривали участвующих, шикали, били в ладоши, Ливия, сосредоточившись на приготовлении закусок, проворно уворачивала burrata в свежие листья асфоделя.[1]
— Эй! — выкрикнул юношеский голос из помещения, служившего одновременно и баром, и залом. — Есть кто-нибудь?
Руки Ливии были облеплены влажной бурратой вперемешку с обрезками листьев.
— Нету! — выкрикнула она.
После короткой паузы голос произнес:
— Ты, верно, ангел или святой дух? Раз никого нет, кто ж отвечает?
Ливия скорчила гримасу. Шельма, остряк!
— Обслуживать некому. Я занята.
— Так сильно занята, что не подашь и стакана limoncello изнывающему жаждой солдату?
— Именно, — отрезала Ливия. — Сам себе налей, а деньги положи на стойку. Все кладут.
Снова пауза.
— А если обману, оставлю меньше?
— Нашлю на тебя порчу, мало не покажется. На твоем месте рисковать бы не стала.
Послышался звук откупориваемой бутылки, затем бульканье щедро наполнявшей стакан крепкой отцовской лимонной наливки. В кухню заглянул парень в солдатской форме. В одной руке наполненный стакан, в другой монеты.
— Решил, положу я денежки на стойку, как вдруг заявится какой-нибудь мерзавец и стянет, а ты подумаешь, будто это я тебя надул, тогда уж мне впрямь не поздоровится, страшно представить. Уж лучше, думаю, сам отдам.
— Вон туда клади! — Ливия ткнула локтем в сторону комода.
Но заметила, что парень очень даже хорош собой. Недавно введенная Муссолини ладная черная форма красиво подчеркивала стройный торс и широкие плечи. Карие глаза насмешливо сверкали из-под солдатской пилотки, щеголевато заломленной на густых кудрях.
Оливковая кожа, белоснежные зубы и лукаво-самоуверенный прищур дополняли общее впечатление. Pappagallo, презрительно окрестила его про себя Ливия. Попугай. Так у них называли молодых парней, вечно мнивших себя красавцами и выставлявшихся перед девчонками.
