Одним из множества плюсов этих проверенных и испытанных обычаев было то, что они вынуждали мужчину проявлять куда большую изобретательность, чем при привычном сношении с женщиной, лишенном особых затей, после чего следует сон. Вскоре Энцо обнаружил, что, несмотря на внешнюю сдержанность, темперамент у Ливии неистовый.
— Вот что, — сказала она в первый же раз, когда они оказались на сеновале, — хочу, чтоб ты себе уяснил. Я с тобой в сарае потому, что мне противно, как моя сестрица пялится и хихикает каждый раз, когда видит нас вместе, а вовсе не потому, что мне хочется, чтоб ты щекотал меня своим языком. Позаботься, пожалуйста, не распускать руки.
— Ясно, никакого языка, никаких рук, — кивнул он. — А от каких еще частей тела прикажешь отказаться? Может, от ног?
— Ноги оставь, только не вздумай лезть на меня с ногами!
— Ну, такое вряд ли, — заметил он, — можно и кувырнуться.
— Вот и ладно. Договорились.
Энцо вздохнул. При всей его жгучей любви к Ливии, жизнь у Пертини представлялась ему нескончаемым потоком препирательств, из которых, пожалуй, он никогда победителем не выйдет.
— Сейчас тебя поцеловать можно?
— Пожалуйста.
Она позволила себя обнять, он прильнул губами к ее губам. Ливия чуть не задохнулась. И уже он почувствовал, как ее язык пробивается между его губ. Энцо рискнул прижать ее крепче, руки скользнули ниже, к талии. Ливия выгнула спину, и ему показалось, что от удовольствия, не чтобы увернуться. Он стал целовать ей шею, она сладко застонала, и он понял, что можно двинуться вниз, к груди. К его удивлению, груди явно ждали его ласк. Он целовал и гладил их поверх платья, вот она уже с нетерпением рвалась высвободиться из одежды, и он, почти не отрывая губ, стянул ей через голову платье.
— Сама же говорила «никаких рук», — бормотал он, жадно оглядывая восхитительные маленькие соски.
— Это раньше… еще не понимала, как приятно… — лепетала она, подрагивая; стало непередаваемо сладко, он покусывал ей соски.
— У Пупетты вид, будто ей это в тягость. Как это может быть в тягость…
Воистину Ливия не теряла времени даром на сеновале, и к моменту свадьбы уже была глубоко убеждена, что эти утехи всегда будут ей в удовольствие. Между тем при людях им с Энцо целоваться не разрешалось, и когда они во время festa[10] плясали тарантеллу, то должны были держаться за платок с обеих сторон, так, чтобы их руки не соприкасались. Ливии было смешно: тот самый большой голубой носовой платок Энцо служил им и в часы более жарких свиданий на сеновале.
