Графский поезд, состоявший таким образом из пятиконной упряжки и семи верховых, тронулся с рассветом из усадьбы. Граф и все его спутники имели при себе огнестрельное оружие.
В Надь-Кате сменили лошадей, и в четвёртом часу пополудни графская карета благополучно миновала небольшую, но густую дубовую рощу, там, где река За́дьва зигзагом поворачивает к Сольноку. До Сольнока оставалось всего два часа пути.
Теперь никто больше не вспоминал о бетьярах. Все предвкушали скорый отдых, как вдруг навстречу путникам показались четыре всадника. Через несколько минут стало видно, что это австрийские кавалеристы разных полков.
Появление здесь австрийского разъезда, да ещё смешанного состава, показалось офицеру Тибору Фении весьма подозрительным, и молодой граф решил было остановить всадников и потребовать объяснений. Но ему не пришлось этого сделать. Позади раздался конский топот целого отряда. Все обернулись и увидели, что из лесу выскочило человек пятнадцать на конях, одетых в крестьянское платье; они угрожающе размахивали кто ружьём, кто пикой или саблей.
Остановившись перед экипажем, странные кавалеристы дали залп в воздух.
Вооружённые люди графа построились как могли, заслоняя карету с двух сторон, но сразу же поняли, что противник сильнее их.
Молодой Фения крикнул:
— Предупреждаю, что за всякую попытку нанести оскорбление его сиятельству графу Фении, следующему по делам государственной важности, виновники будут жестоко наказаны! Если вы немедленно не уберётесь добровольно, мы пустим в ход оружие!
Однако тон молодого графа с каждым словом становился всё менее уверенным.
Едва он окончил, как из группы бетьяр выехали вперёд двое. Один из них был плотный мужчина невысокого роста, с чёрной, опрятно расчёсанной бородой и добрыми светлыми глазами, глубоко сидящими под крутым, высоким лбом. Несмотря на осеннюю погоду, завязки белой рубахи не стягивали её у ворота, а свободно болтались, обнажая могучую грудь. По тому, как уважительно глядели на него другие, можно было заключить, что это атаман ватаги.
До сих пор Тибору Фении приходилось видеть бетьяр только изображёнными рукой салонных венгерских и французских художников. На этих картинах у всех бетьяр было свирепое выражение лица. Не таков был стоявший перед ним человек, и всё же по телу молодого Фении пробежала дрожь.
Подъехав к Тибору вплотную, бетьяр сказал:
— Не угрожай, господин! Мы не из тех, кто боится. Нам ничего не стоило бы перестрелять вас всех, как собак, но мы не хотим проливать кровь, даже графскую, хотя его сиятельство и выпил немало нашей… Мы будем судить его всей нашей общиной, в которую согнала нас нужда и господские издёвки. Спроси-ка своего батюшку, согласен ли он выслушать наш приговор. Если нет… — Лохматые брови говорившего сошлись на переносице. — Если нет, — повторил он, — будем драться, и тогда уж не ждите пощады!
