Деревянная чашка в руках у парня ходила ходуном, он расплескал половину. Кое-как собрал пальцы в щепоть и слабо брызнул водой государыне в лицо.
— Ну, что, очнулась? Плесни еще. Что ты, как неживой!
— Мы же! Непрошеные… Что с нами Берегиня сделает?
Жестколицый, скрипнув скамьей по полу, подвинул ее под себя:
— А ничего не сделает… уже. Не трясись. Потому, не успей мы вовремя — не было бы ни ее, ни Берега, ни тебя. Понял, герой?
Парень слабо кивнул.
— Пошел к лешему, раз такой нежный.
Владелец зонтика сам, бесцеремонно, как только что двигал скамью, усадил Берегиню в кровати.
— Спина…
— Пройдет. Сейчас пройдет. Потерпи, душенька… Солнце зашло?
Стражник, которого обозвали хозяйственным, приник к окошку:
— Да уж… Тучи невпрогляд.
— Вот и хорошо. Разувайтесь. Пояса с мечами снимайте. И броню, — его колючий взгляд не оставил стражникам выбора. — Возьмите ее под руки.
Жердяй изготовился, целя зонтиком в печь, но тут молоденький стражник не к месту ахнул, указав обкусанным ногтем: кровь, капнув с повязки у государыни на спине, упала на пол махровой алой гвоздикой.
Шли бесконечно долго. Каменная вязь погребов студила тела, пол морозил босые ноги, взбивавшие мелкую пыль, а лестницы были мрачны и бестолковы. Провожатый то удалялся вперед, обозначая себя лишь колыханием пламени в железных чашах и слепым постукиванием зонтика, то вдруг показывал жесткую спину. Стражники старались топать как можно громче, чтоб хотя бы эхо раздробило вязкую тишину. Государыня почти висела у них на руках, а за ее спиной пятнили камни обильные розовые цветы.
Зал оказался огромен. Высоко вверху, почти там, где небо, светилась единственным фитильком похожая на тележное колесо лампа, обкрученная пыльной кисеей. Вились лохмотья паутины. Пыль устилала пол ровным, нигде не тронутым слоем. В ней глохли шаги и дыхание. Накатил смрад. Стражи, охнув, остановились. Потом попятились, выпустив государыню; словно собаки, задышали ртом. Из темноты смотрели на них мохнатые желтые глаза.
У Берегини хватало сил, чтобы не упасть. Она сосредоточилась на этом (красные капли падали, превращаясь в цветы…).
— Уложите ее, — в лишенном интонаций голосе явственно прозвучал страх.
Чьи-то руки придвинули тяжелую скамью и уложили государыню на живот. Занялись раной.
— Подметите цветы.
Прутья метлы торопливо заскребли по каменному полу.
Она почувствовала унижение, словно приговоренная к телесному наказанию, и пальцы сжались на жестких краях скамьи с такой силой, что костяшки едва не проткнули кожу.
