Перед самым причастием Афинагор I с особым смыслом совершает еще один литургический жест: повернувшись лицом к молящимся перед Царскими Вратами, он, отвесив еще один низкий поклон, просит прощения у народа.
После того, как верующие в конце литургии теснятся у чаши, патриарх сам раздает благословенный хлеб «антидор» (в буквальном смысле то, что заменяет дары — хлеб и вино Евхаристии) чтобы те, кто не мог причаститься, не ушли обделенными. Раздает его полными горстями, так что каждый получает по крайней мере два больших куска этого плотного, хорошо поднявшегося хлеба с легким запахом аниса.
На паперти патриарх здоровается, вступает в непринужденную беседу, фотографируется со всяким, кто пожелает. Затем уводит до полусотни человек к себе в кабинет, бродягу вместе с дипломатом, нищего имеете с профессором университета. Ложка сахарной массы в стакане воды. И вновь неустанно звучит его примиряющее слово, вновь преподается им великая наука единства.
Фанар летом — изумительное место встреч, перекресток Церквей и народов. Патриарх принимает каждого, беседует с ним по–гречески, по–французски, или по–английски (языки, на которых он говорит свободно), но может сказать и несколько дружеских фраз по–итальянски, по–немецки, по–испански. Общение с ним исключительно непринужденно: стаканы со свежей водой, чашки с ароматным кофе передаются из рук в руки; люди вместе читают Отче наш и даже–когда в компании есть француз — поют Марсельезу, которую патриарх переделал на свой экуменический лад: «Вставайте, дети Церкви, настал день единства». Афинагор I оставляет на завтрак почетных гостей и среди них — почти всегда православных, принадлежащих к Церквам в рассеянии или к другим Церквам–сестрам. По монашеским правилам, «патриарх не может иметь цветов у себя на столе», и дамам подают всегда отдельно. Трапеза проста и проходит быстро. Все собираются в рабочем кабинете за кофе. Малыши дремлют на коленях у своих матерей — материнство гречанок отмечено каким–то царским смирением; дети возятся и шумят. Патриарх предпочитает их всем остальным, даже и отцу Бергето, обслуживающему главны католический приход Бейоглу и в каком–то смысле представляющему Павла VI неподалеку от Фанара. Элегантный, благовоспитанный, лощеный, одетый всегда в светское, этот церковный сановник напоминает дипломата высокого стиля. Патриарх взволнован, но разговаривает с ним, но думает, видимо, о другом. Внезапно его лицо освещается внутренним светом: нашел! Он хватает со столика, стоящего рядом с его рабочим столом, маленького музыкального ангела и позолоченного дерева, ангела поистине в итальянском стиле, долго роется в куче своих бумаг, находит концерт, заботливо упаковывает ангелочка и предлагает его смуглой девчушке, что, набегавшись по комнате, уселась теперь на его колени. Отец девочки — известный греческий врач из Америки, и патриарх показывает ему лекарства, которыми он пользуется. «Но разве бывает лекарство от старости?» Внезапно он встает и направляется к молодой паре, которая только что пошла вместе с маленьким мальчиком. Это православные ливанцы, члены молодежного Движения, обновившего всю христианскую жизнь в Антиохийском патриархате. Они хорошо знают патриарха, и, возвращаясь из Европы, останавливаются в Стамбуле специально, чтобы его повидать. Они молоды и хороши собой. Патриарх смотрит на них со всей сердечной теплотой старика, который, что редко бывает, не ревнует к молодости, но благословляет ее. «Какой у тебя красивый, крепкий отец, — сразу же говорит он мальчику, — тебе бы радоваться на него». Во всей этой православной сутолоке визитеры из католиков и протестантов стараются сохранить подобающий вид, жены английских священников в мини–юбках благочестиво поджимают колени, патриарх щурится, супруге доктора Рамси он говорит, что она — первая дама,
