— А если у вас будет только один ученик или, скажем, два?
— Тоже хорошо — если мы друг другу приглянемся.
— Вчера Эппи сказала, что в замке поговаривают о том, чтобы найти учителя для их младшего мальчика. Вот как бы вам туда попасть?
— Пока ваш местный священник не вернётся, вряд ли у меня что–нибудь получится, — задумчиво проговорил Донал. — У меня к нему рекомендательное письмо; может, он меня и представит.
— Говорят, к среде должен вернуться.
— А что за люди живут в замке, вы не знаете? — спросил Донал.
— Знать–то знаю, — ответил Эндрю, — но только кое–какие вещи лучше узнать самому, чем от других. В каждом доме дела делаются по–своему, и без притирки ни у кого никогда не обходится. Так я и Эппи говорю, и не раз уже говорил.
Он замолчал и через минуту заговорил совсем о другом.
— Вы никогда не думали, сэр, что многие люди впервые по–настоящему проснутся, только когда умрут?
— Я не раз думал, — ответил Донал, — что на свете есть много всего такого, что мы пока никак не можем как следует додумать и обмозговать. Так что кое о чём лучше не рассуждать зря, а подождать, пока срок не придёт.
— Только не давайте воли почитателям закона и его буквы! Не позволяйте им убедить вас, что думать головой — не в воле Господней. Правда, чтобы думать по–хорошему и не свернуть с верной дороги, нужно слушаться. Сперва делай то, что уже знаешь, и тогда уж рассуждай себе спокойно о том, чего не знаешь. Сдаётся мне, Господь иногда нарочно помалкивает и кое–чего нам не открывает: чтобы мы думать не перестали. Чтобы ходили с Его светильником и освещали себе дорогу [9]. Думаю, Царство Божие порой не растёт, как должно, во–первых, из–за того, что верующие не веруют, а во–вторых, из–за того, как они с Божьим законом обращаются. Ещё сами не успели ни одной крупицы истины за пояс заткнуть, а гляди, уже навязали непреподъёмные бремена и взвалили на своих ближних, на разум их да на совесть. Сами смотрят и ничего не понимают, о святом рассуждают так, что страшно становится! Но ведь и другим тоже расти не дают, как будто боятся, что те их обскачут… А Господь, ведь Он так велик и чуден, что сколько ни думай, Его не объемлешь!
Церковь находилась почти на самой окраине. Кладбище вокруг храма поросло высокой травой; ветер играл с ней, как с пшеничными колосьями, и многие могильные плиты уже почти совсем в ней утонули. Церковь, оставшаяся от давних католических времён, храбро подымалась из буйной зелени, как будто твёрдо решила стоять прямо, не обращая внимания на свою убогость и увечность. Они вошли в её пыльные, затхлые сумерки. Сапожник повёл своего друга в укромный уголок за большой колонной, где их уже поджидала Дори.
