, где жизнь хороша даже вместе со всеми своими скорбями. Воистину, блажен оставивший своё разочарование внизу, на земле; даже более блажен, нежели тот, чьи мечты и надежды осуществились. В груди Донала пробудилась молитва, и в лучах тихого утра он приблизился к Живому Богу, зная, что в Нём все источники жизни. Ослабев от блаженства, он откинулся на вьющиеся побеги, удовлетворённо вздохнул, улыбнулся, отёр глаза и готов был идти навстречу новому дню и всему, что он принесёт с собою. Но щемящее счастье не отпускало его, и какое–то время Донал ещё сидел, предаваясь радости осознанной утраты в ином, высшем существовании. В его размышления и чувства то и дело вплетались глухие удары сапожного молотка: видимо, Эндрю опять принялся за его бедный башмак. «Вот по–настоящему честный, хороший человек! — подумал Донал. — Воистину, помощник ближнему от Самого Господа Бога».
Отложив молоток, сапожник брался за шило. Так же и Донал: перестав размышлять, он начинал чувствовать. До него снова и снова доносился чёткий барабанный стук послушного молотка, исполняющего Божью волю и тем самым воздающего Ему славу, — и нет в мире музыки слаще и приятнее, чем та, что подымается к Богу из–под трудолюбивых рук Его детей. Такое же благоуханное курение, наверное, подымается к Нему, когда с горы бежит весёлый ручеёк, вольный ветер носится по миру, а трава растёт себе из влажной земли и, шелестя, тянется навстречу солнцу. Но в ту же самую минуту Донал вдруг услышал женские голоса, доносившиеся из соседского сада.
— Слышишь? — спросила одна. — Наш–то Эндрю Комен совсем совесть потерял! Принялся за работу и когда! В субботу Господню!
— И точно! — откликнулась другая. — Слышу, как не слышать! Да, туго ему будет, когда настанет день предстать перед Всемогущим Судией! Господь не допустит, чтобы так пренебрегали Его заповедями.
— Нет, не допустит, — поддакнула первая. — Так что Эндрю и правда несладко придётся!
Донал поднялся и, оглянувшись, увидел двух степенных пожилых женщин, стоящих по другую сторону невысокой каменной стены. Он шагнул было к ним навстречу, чтобы спросить, какие именно заповеди нарушил сегодня Эндрю Комен, но они заметили его и, сообразив, что он невольно подслушал их разговор, повернулись к нему спиной и засеменили прочь.
Тут в садике показалась Дори, пришедшая звать его завтракать. Завтрак был самый простой, тарелка овсянки да чашка особенно крепкого чая: ведь сегодня было воскресенье, и надо было предостеречься от страшной опасности — как бы не заснуть в церкви.
