Карранти признался, что сгоряча принял неверное решение, но Ферреро увидел в его поступке проявление несправедливости, а несправедливость он терпеть не мог.
Он мрачно взглянул в окно. Шел мелкий дождь. На земле лежал тонкий снежный покров; сейчас он обратился в скользкую ледяную корку. "Хорошо, что полковник Сергей заставил людей захватить с собой войлок", - подумал Ферреро.
Карранти закончил совещание.
Ферреро пожал руки командирам, вышел на крыльцо и стал спускаться по лестнице вниз, в подвал, где сейчас сортировали и подсчитывали боеприпасы,
Карранти, устало потянувшись, сложил бумаги, вышел в коридор и направился к своей комнате.
Отведенная ему комната была просторна, но завалена всяким хламом и сломанной мебелью. У окна стояла аккуратно прибранная узкая кровать, у левой стены, рядом с камином - небольшой письменный стол. Карранти старательно запер дверь на ключ, сел за стол, достал из ящика большой лист бумаги.
"Наконец-то можно приняться за дело", - с облегчением сказал он сам себе. Он погрыз кончик ручки, затем, почти не останавливаясь, стал писать:
"Я был принужден ликвидировать агента "23". Его опознал русский, заместитель командира бригады. Для полного оправдания своего поступка пришлось точно изложить командованию бригады Ваши указания о квадрате 11. Кстати, у партизан отлично поставлена разведка, и командиром бригады уже были получены сведения, что в квадрат 11 вступила карательная дивиаия немцев. Пользуюсь случаем напомнить, что наци работают грубо, и при такой работе трудно ожидать успеха.
Любыми средствами дайте им знать: бригада будет выведена мною вечером 31 января на северо-запад от города Горицио, на равнину в пятнадцати километрах от железнодорожной станции. Не раньше полудня тридцать первого в указанный район неожиданно и при абсолютной секретности должны быть переброшены крупные немецкие части, усиленные артиллерией и танками. Единственный шанс на успех - неожиданность. Его надо использовать полностью.
В случае невозможности предупредить немцев в обычном порядке, передайте мое сообщение разведывательной службе; они найдут другие способы. Ваш "9-й".
Тон письма был уверенным, но сам Карранти явно нервничал. Кончив писать, он откинулся на спинку стула и провел языком по горячим губам. Стучало в висках. Пустяковая рана (он содрал рукояткой ножа лоскуток, кожи со лба) все же давала себя знать. Сейчас хороша бы выпить полстакана коньяку и завалиться в постель. Но спать нельзя. Мысли Карранти заняты одним: заподозрили партизаны что-нибудь неладное с расстрелом этого дегенерата "двадцать третьего" или все сошло благополучно?
