а внутри полны хищения и неправды. Но Господа удивила бы и крепкая вера шумадийских крестьян и рабочих, сохранивших верность Богу Живому и избравших богомольство, покаяние, очищение души от греховной проказы и искание Царства Небесного как главное дело живой человеческой души. И переходя с континента на континент, Господь удивлялся бы великой вере некрещеных индейцев, монголов и арабов и, быть может, сказал бы, как некогда языческому сотнику:
истинно говорю вам, и в Израиле [то есть в христианской Европе]
не нашел Я такой веры[108].
* * *
Как-то на рассвете я и еще несколько паломников поднимались на "Гору искушений" [109]. Нам хотелось при восходе солнца, при рождении его первых лучей, посмотреть с этой крутизны на все царства мира и славу их, которые сатана предлагал Господу Иисусу Христу за то, чтобы Он поклонился ему. И солнце осветило землю от Иордана до Моавитских гор, и увидели мы царства мира сего и славу их и поклонились Господу за то, что Он не поклонился сатане ради такого пыльного и дешевого дара. Затем мы спустились в монастырь, который расположен на крутой впадине горы, точнее, в углублении горной пещеры. Гостеприимные монахи, греки и арабы, радушно приняли нас. После разговора о том о сем и осмотра монастырских достопримечательностей я решился спросить настоятеля, кто из братии является духовником монастыря. Он привел восьмидесятилетнего старца, монаха Авраамия, который, несмотря на возраст и худобу, имел удивительно светлое, радостное, почти детское лицо. После нескольких общих фраз я, боясь смутить его своим вопросом, спросил:
— Отче Авраамий, что в жизни самое важное? Но старец смутил меня своим неожиданно быстрым ответом:
— Вера!
— Только вера?
— Из веры проистекает все остальное.
— Можешь ли ты доказать это?
— Одним могу, другим не могу: тем, чье сердце похоже на воск, могу, а тем, чье сердце как камень, не могу.
— А как ты доказываешь?
— Если бы апостолы не поверили во Христа, разве они пошли бы за Ним? И если бы не сохранили веру в Него, разве они могли бы творить такие чудеса?
— Отче Авраамий, а что ты считаешь самым важным и высоким в собственной жизни?
— Веру! — решительно ответил старец.
— А есть ли у тебя личный опыт действия и плодов веры?
— Как же нет! Величайшими праздниками моей жизни были моменты великой веры, в эти моменты я реально и ощутимо чувствовал присутствие Бога в себе и собственное бессмертие. Тогда я наполнялся такой силой, такой радостью и послушанием каждому брату монастыря, что готов был мыть и целовать ноги каждому. Когда же я, грешный, слабел в вере, то чувствовал себя живым мертвецом, помраченным, немощным, обиженным на себя и на целый свет.
