Ганс исправно посещал лекции по истории искусств, не пропускал ни одной заметной выставки в Базеле или в Штутгарте, Якоб предпочитал кино и концерты, а раз в неделю полностью отдавался политике, изучая целый день разные газеты, в том числе иностранные. Когда пала Берлинская стена, он ранним утром помчался в туристическое бюро, дождался прихода хозяина и купил два билета в Берлин. Самолет вылетал из Штутгарта, он взял машину напрокат и помчался туда вместе с Гансом, но они задержались в пути и опоздали на самолет. После того любопытство Якоба угасло, ему стали отвратительны что правление Модрова и де Мезьера, что комментарии отца, звонившего теперь почти ежедневно. Он чувствовал себя так, будто его неожиданно лишили почвы под ногами и его родина, Федеративная Республика Германия, вдруг исчезла, будто он стал эмигрантом, вовсе того не желая и не двинувшись с места. Но и это состояние длилось недолго. Ганс над ним смеялся. Однако Договор об объединении и Закон об урегулировании имущественных вопросов занимали Якоба постоянно. Разговор с отцом на эту тему положил конец звонкам. На Рождество тетя Фини не без злорадства заявила ему, что подобного рода прецеденты пробуждают неприятные воспоминания. В пятидесятые годы господин Хольбах очень беспокоился о судьбе своей фирмы, за весьма приличную цену выкупленной дедушкой Якоба у партнера-еврея. «Никогда не знаешь, — приговаривала тетя Фини, — где найдешь, где потеряешь». Якоб решил изучить вопрос досконально, но сначала его ужаснуло слово «ариизация», а потом, осенью, он познакомился с Изабель. Совместная прогулка привела их на Бромберг; скрытый туманом и моросящим дождем, внизу, в долине, лежал город Фрайбург, после единственной их ночи поглотивший Изабель.
В 1992 году Якоб сдал государственный экзамен, точно зная, что нашел свою тему: урегулирование имущественных вопросов. Они с Гансом твердо решили переезжать в Берлин. В 1993-м оба проходили там практику, Якоб — в конторе Гольберта и Шрайбера, занимавшейся вопросами реституции и недвижимости в Берлине и Бранденбурге. Изабель он не выкинул из головы. Вообще он не искал в собственной жизни причинно-следственных связей и сумел отогнать мысль о том, что его интерес к вопросам реституции возник из-за процесса, в который едва не оказался вовлеченным отец. Случайность встречи с Изабель была непременной составляющей его любви. В некотором смысле ему полагалось по реституции получить Изабель вновь, он достаточно долго этого ждал, а ведь, как ни крути, само ожидание является претензией, иском.
