Я повернулся, четвёрка подошла ближе к бару и окружила меня.
Лефлер представил меня остальным. Я приподнялся со стула, крепко пожал руки. Имена промелькнули мимо моих ушей.
— Так вот, — продолжал Лефлер, — мы с Мартой были в Мадриде месяц назад — хиппи там приговаривают к шести годам тюрьмы за курение марихуаны.
— Я тоже слышал об этом, — подтвердил толстый мужчина с красным лицом, испещрённым лопнувшими кровеносными сосудами. — Да, там знают, как с ними обращаться.
— Могут говорить что угодно о Франко, — продолжал толстяк, — но я был там в прошлом году и остался очень доволен. Всё дёшево. Улицы чистые, и поезда ходят точно по расписанию. Он знает, как держать в руках народ, уж поверьте.
— То же самое говорили о Гитлере, — выпалил я не думая.
— Что? — Толстяк посмотрел на меня в замешательстве. — Да, конечно. Ты прав, он тоже умел делать это. — Его глаза засияли. — Можно говорить о диктаторах что угодно, но порядок они наводить и поддерживать умеют.
— Это уж точно, — кивнул я, подмигивая Лефлеру.
Когда я был ещё женат, Лефлер пригласил меня с женой к себе домой на коктейль. Как только мы вошли, Луи протянул нам два коктейля, представил присутствующим и произнёс клятву преданности американскому флагу.
В конце нам раздали бумагу и карандаши, попросив назвать цех, кто, по нашему мнению, был коммунистом, употреблял наркотики или просто подозрительно себя вёл. Я не решился отдать обратно чистый лист бумаги, поэтому написал имя своей жены.
— А ты что об этом думаешь, Фил? — Мужчина с бачками смотрел на меня. Он был похож на рождественского поросёнка.
— О чём? — заметив, что мой стакан опустел, я повернулся К бармену. — Ещё одно пиво, пожалуйста.
— О смертной казни, — не отставал мужчина с бачками. — Какое у тебя мнение о смертной казни?
— Что-что? — Я слышал его голос совершенно отчётливо, но показалось на мгновение, что он говорит на каком-то другом языке. Должно быть, марихуана тому виной.
— Я говорю о смертной казни тех, кто продаёт наркотики. Замечательно! Смертная казнь. Во рту у меня пересохло — когда же он принесёт моё пиво? Я оглянулся, но бармена не было.
— Видите ли… я бы не стал приравнивать марихуану к героину… Чёрт! Неужели я не мог сказать что-нибудь поумней?
Сзади послышались спасительные шаги бармена. Моё пиво. Я взял бокал и выпил половину. Всё постепенно становилось на свои места. Я сделал ещё глоток и сказал:
— Мне кажется, что смертная казнь — это слишком, независимо от преступления. — Ни к чему не обязывающее и гуманное заявление — им можно гордиться.
