— Я электротехник, да и был им чуть больше года, — ответил Стефано, улыбаясь.
— Да ладно, разберетесь. Приходите к нам. Дадите нам совет по освещению. Сегодня вечером?
— Вечером я не могу, — Стефано снова улыбнулся.
— Ммм. Но капрал мой друг. Приходите…
— Лучше не надо. Вы заходите ко мне.
Весь тот вечер Джаннино в полутьме двора пытливо улыбался. Чтобы увидеть его светлые зубы и услышать вежливый голос, не нужен был свет. Он сидел верхом на кресле и по контрасту со светлым пятном двери сливался с темнотой ночи, погружая свои слова в шепоты и шорохи моря.
— В доме жарко и плохо пахнет, — говорил Стефано. — У меня сохранились тюремные привычки. К камере привязаться невозможно. Из нее нельзя сделать комнату.
— Этот свет на потолке раздражает вам глаза, он слишком резкий. Свеча была бы лучше.
В комнате на ящике виднелся еще не распакованный чемодан.
— Вы всегда готовы уехать? — прямо с порога спросил Джаннино.
— Он здесь как заклинание. Ведь даже завтра может придти приказ о моем переводе. Как будто крутишься в постели. Тюрьма или ссылка это не только заключение как таковое, это зависимость от листка бумаги.
Сидя напротив, они рассматривали друг друга. Раздавался плеск моря. Стефано улыбался.
— У нас говорят, что вы грязнули. Думаю что я грязнее вас.
Джаннино рассмеялся и вдруг сделался серьезным.
— Да, мы грязнули, — сказал он. — Но я вас понимаю, инженер. Понимаю, почему вы не распаковываете свой чемодан. Мы люди беспокойные, нам хорошо повсюду в этом мире, но не в своей деревне.
— Но деревня не плохая.
— Я вам поверю, когда вы распакуете чемодан, — ответил Джаннино, опершись щекой о руку.
Дом Джаннино тоже выходил на море, но Стефано отправился туда на следующий день нехотя, потому что, когда он проснулся, им овладело привычное беспокойство. Он всегда с тревогой просыпался на рассвете и лежал в кровати, закрыв глаза, отдаляя то мгновение, когда все осознает. Но для него не существовало сладости полудремы: его звали солнце и море, в комнате светлело, и у него болело сердце, он ощущал животную тоску, проваливаясь в неясные обрывки сна. Спрыгнув с кровати, он просыпался. Однако в то утро беспокойство не покидало его, пока он не вышел на улицу: покой предыдущего вечера рассеялся, когда он вспомнил, что слишком много говорил о себе.
Джаннино дома не было. Пришла его мать, которая ничего не знала о Стефано, и провела его в гостиную с полом из красных плиток, заваленную пыльными бумагами. Стены этого дома были толстыми, как скала. Из маленького окошечка виднелось немного зелени. Джаннино ушел на рассвете. Когда мать услышала о проектах, она скривила рот и начала смеяться.
