Заслышав голоса, Бельбо остановился и залаял. Я схватил его за ошейник, заставил замолчать и прислушался. Среди опьяневших голосов были и трезвые, даже женский. Потом раздался смех, голоса смешались, и ввысь взметнулся одинокий, красивый мужской голос.
Я уже собрался повернуть назад, как вдруг сказал себе: «Ты дурак. Тебя ждут две старухи. Пусть еще подождут».
В темноте я пытался определить, где поют. Я сказал себе: «Может быть, ты знаешь этих людей». Я схватил Бельбо и указал ему на другой склон. Тихо промычал строчку из песни и приказал: «Пойдем туда». Он мгновенно исчез.
Тогда и я пошел по тропинке прямо на голоса.
Когда я вышел на дорогу, прислушивался, вглядываясь в темноту за гребнем, и почти потонул в стрекоте кузнечиков, где-то внизу взревела сирена воздушной тревоги. Я ощутил, словно был там, как город пришел в ужас, услышал шум шагов, хлопанье дверей, увидел перепуганные и опустевшие улицы. А здесь все освещали звезды. Теперь пение прекратилось. Недалеко залаял Бельбо. Я побежал к нему. Он забрался в какой-то двор и прыгал среди вышедших из дома людей. Из приоткрытой двери сочился свет. Кто-то крикнул: «Невежа, закрой дверь!». Все закричали и засмеялись. Свет в двери исчез.
Эти люди знали Бельбо, кто-то добродушно упомянул двух старух, и меня приняли без расспросов. Все туда-сюда сновали в темноте, был там и ребенок, он на всех смотрел снизу вверх. «Прилетят? Не прилетят?» — говорили все. Заговорили о Турине, о несчастьях, о разрушенных домах. Сидящая в сторонке женщина что-то мычала про себя.
— Я думал, что здесь танцуют, — вдруг сказал я.
— Может быть, — ответила тень паренька, который первым заговорил с Бельбо. — Но никто не подумал принести сюда кларнет.
— А ты бы рискнул? — спросил девичий голос.
— Да он будет танцевать, даже если дом загорится.
— Да, да, — сказала другая.
— Нельзя, идет война. Итальянцы, — теперь голос изменился, — эту войну я создал для вас. Я вам ее дарю, будьте достойны ее. Больше нельзя ни танцевать, ни спать. Вы должны, как и я, заниматься только войной[2].
— Замолчи, Фонсо, тебя могут услышать.
— Ну, чего ты хочешь? Давай споем.
И голос затянул прежнюю песню, но был уже тише, приглушенным, словно боялся помешать кузнечикам. Присоединились девичьи голоса, двое парней бегали друг за другом по лугу. Бельбо неистово залаял.
— Успокойся, — сказал я ему.
Под деревьями стоял стол с оплетенной бутылкой вина и стаканами. Хозяин-старичок налил и мне. Это было что-то вроде остерии, но все доводились друг другу какой-то родней и приходили сюда из Турина.
