будет один, это ему почти понравилось и ему вспомнилась горечь пребывания на пляже.
Старая хозяйка принесла ему еду и сказала, что у нее есть фрукты, апельсины, это первые фрукты, которые продают. Стефано после супа взял апельсин, два апельсина и съел их с хлебом, потому что, когда он ломал хлеб и жевал его, глядя в пустоту, это напоминало ему тюрьму и одинокое смирение камеры. Может быть, в этот миг и Джаннино ел апельсин. А может быть, он все еще в этом мире и сидит за столом с капралом.
В полдень Стефано, надеясь, что ему не разрешат, отправился к казарме, чтобы попросить о свидании с Джаннино. Он осознавал, что обращается с Джаннино, как со своим вторым «я». Джаннино еще не так долго сидел в тюрьме, чтобы его нужно было ободрять, а для Стефано гордость одиночества не требовала поблажек. Однако он пошел туда, потому что туда отправился и Пьерино.
Стефано не стал останавливаться перед забитыми окнами, потому что не знал, где сидит Джаннино. К нему вышел капрал.
В этот раз у него была безразличная улыбка.
— Полчаса назад его посадили в машину, — добродушно произнес он. — Эта тюрьма не для него.
— Уже отвезли?
— Конечно.
Стефано опустил глаза. Потом спросил: «Плохо дело?».
Капрал прищурился: «Для вас он был хорошей компанией. Но тем лучше. Все равно вы всегда один».
Стефано собрался уходить, капрал смотрел на него. Тогда Стефано сказал: «Мне жаль».
— Жаль всегда, — отозвался капрал.
— Был единственный приличный человек, и его посадили.
Капрал, который было замолчал, вдруг добавил: «Не знаю, с кем вы сможете пойти теперь на охоту».
— Плевать мне на охоту.
— Лучше быть одному, — сказал капрал.
На улице было не очень холодно, но по утрам и вечерам Стефано замерзал в своей комнатушке, и ему приходилось закутываться в пальто, которое с весны он носил под мышкой. Несколько раз грязновато-серый или насыщенный влагой свет развеивали порывы ветра. В полдень светило поблекшее солнце.
У Стефано таз был заполнен золой, в которой тлел каменный уголь, он садился около таза и в оцепенении проводил вечера. Древесный уголь было очень трудно раскалить до красна и превратить в пепел, потому что для этого приходилось выходить на холодную улицу и раздувать огонь, наклонившись над тазом и размахивая ветками, чтобы угарный газ унесли ветер и дождь. Когда Стефано возвращался в дом, он уже был измученным, замерзшим, потным и мертвенно-бледным; часто от раскаленных углей оставалось только голубоватое пламя, и ему приходилось распахивать дверь, чтобы не отравиться. Тогда до его разогревающихся у таза ног долетало ледяное дыхание моря. Когда темнело, Стефано не мог выйти из дома и согреться быстрым шагом. Джаннино тем более, думал он, не мог выйти, а у него не было даже жаровни.
