— Принимая во внимание огромную долю, которую требует большинство правительств, — сердито сказал Льюис, — я не могу сказать, что я обвиняю фон Тилля за то, что он пытается сохранить открытие в тайне.
Вошел юнга и, оставив еще три бутылки пива, вышел. Джордино поблагодарил его кивком головы и бросил пустую бутылку в стоявшую рядом мусорную корзину.
— Вся эта игра напоминает плохую сделку, — заметил он. — Мне это не нравится.
— Мне тоже это не нравится, — спокойно произнес Питт. — Любая логическая цепочка приводит в тупик. Даже этот разговор о сокровищах не имеет смысла. Я пытался завлечь фон Тилля, чтобы он обмолвился о сокровищах, но хитрая старая бестия не проявила ни малейшего интереса. Он старается что-то скрыть, но это не затонувшие золотые слитки или затерянные алмазы. — Питт поднялся и показал на лежавший за полосой моря Тасос, который дремал в жарком мареве.
— Решение лежит где-то еще, около острова, или на нем, или, может быть, все вместе. Скоро мы будем знать больше, когда Ганн поднимет Альбатрос и его содержимое.
Джордино, сцепив руки за головой, наклонил свой стул назад.
— Судя по всему, мы можем сейчас уехать и быть в Вашингтоне завтра примерно в это же время. С тех пор как загадочный вражеский самолет уничтожен и мы узнали кто стоял за всеми этими происшествиями на борту Первой Попытки, все вернется в нормальное русло. Я не вижу никакой причины, почему мы не могли бы собраться и отправиться домой. Он бросил на Льюиса спокойный взгляд.
— Я уверен, что полковник сможет справиться с любыми неожиданностями, которые могут возникнуть на Брейди Филд.
— Вы не можете сейчас уехать! — Льюис покрылся каплями пота, он задыхался, едва сдерживая свой темперамент. — Я свяжусь с адмиралом Сандекером и заставлю…
— Не беспокойтесь, полковник, — прервал его Ганн. Он тихо отворил дверь каюты и теперь стоял, прислонившись к переборке. — Майор Питт и капитан Джордино останутся на Тасосе.
Питт быстро и выжидательно взглянул на него. На лице Ганна не было ликующего выражения, скорее, оно отражало уныние, удрученность и опустошенность. Тонкие ключицы выпирали, плечи ссутулились от изнеможения, на коже блестели капли соленой воды. На нем не было ничего, кроме привычных очков в роговой оправе и черных плавок европейского стиля, которые еще больше подчеркивали его худобу. Четыре часа подводного плавания истощили Ганна, каждая косточка, каждый его мускул жаждали отдыха.
— Извините, сэр, — тихо пробормотал Ганн. — Боюсь, я принес плохие новости.
