Жанна вошла в свой номер. День, и особенно затянувшийся вечер с выпивкой и густым сигаретным дымом, который она терпеть не могла, вымотали ее, но отказала она Филиппу не из-за этого – наоборот, секс добавлял ей сил, так что он был бы сейчас даже кстати. Но имелось одно дело поважнее секса.
Жанна достала из сейфа небольшую сумочку, а из нее – телефон. В его телефонную книжку было набито больше тысячи номеров, но лишь один из них был реальным. Его-то Жанна и набрала.
– Да… – ответил голос.
– Это Миронова… – сказала она.
– Привет… – сказал человек на другом конце страны. – Как дела?
Она чуть было не поддалась на этот тон – шутливый, дружеский. Но тут же одернула себя: «Думай, с кем говоришь!»
– Все по плану. Встретились, познакомились. Дал мне книжку. Сейчас буду читать.
– Что узнала?
– Он говорит, что надо искать какой-нибудь странный предмет. Необычный.
– А как конкретно этот предмет может выглядеть?
– Конкретно он не знает и не представляет. Но говорит, что небольшого размера – как блокнот или ежедневник.
– Хорошо… Хорошо… – задумчиво проговорил голос. – Я распоряжусь, чтобы подготовили информацию обо всех необычных предметах.
– В России?
– На земле! – увесисто сказал голос и засмеялся. – Мелко мыслите, Жанна Вадимовна. Мало ли где лежит штуковина, которую мы ищем.
– А вы все-таки думаете, что она есть?
– спросила Жанна.
– А почему бы ей не быть? – проговорил он, и она представила, как он пожал при этом плечами. – Почему не быть? Ведь он прав в том, что человек всегда старается оставить по себе следы. Надо их только верно прочесть. И правильно использовать.
Он помолчал. Жанна ждала, не решаясь что-то сказать.
– Позвони мне завтра вечером… – наконец сказал голос. – Думаю, список необычных предметов будет уже готов.
В трубке раздались гудки.
Жанна оторвала телефон от уха и облегченно вздохнула. Человек, с которым она сейчас разговаривала, был Шурков, уже больше десяти лет считавшийся одним из могущественнейших людей страны.
Никто не знал точно, кто такой Шурков – в редких своих интервью он рассказывал о себе то одно, то другое. Никто точно не знал, где он родился и кем: одним Шурков говорил, что он русский, другим – что чеченец. Одни писали, что он учился чуть ли не на металлурга, другие – на массовика-затейника. Даже имен у него было два – одно в паспорте, другое – в обиходе (да будто бы имелось еще и третье – не русское). Руководителям страны он писал программы и подкидывал фразы, которые потом делались крылатыми с помощью подведомственных СМИ, которые эти фразы восхищенно цитировали. Одновременно он писал тексты песен для одной из рок-групп, лидеры которой вряд ли когда просыхали от наркотиков. Тексты были про вурдалаков, вампиров, и было совершенно неясно, что – тексты для руководства страны или песни для рокеров – он делает всерьез. Недавно он выпустил роман. Жанна прочла его с оторопью – ни для кого у Шуркова не нашлось доброго слова и красивых красок. Иногда, впрочем, он все же видимо вспоминал, что как русскому писателю положено ему любить Русь, и вставлял тут же ни с того, ни с сего что-то вроде «он любил (О, rus hamlet!) и по сей час всю эту глубинную, донную Русь, и грусть ее, и глушь; и всегда лучшие его сны были лугами высоченного, ошпаренного солнцем клевера, где среди сверкания шмелей и стрекоз терялся его смех. А бабушка, заботливо приснившись, звала его в дом пить молоко, и он отзывался смехом и убегал, маленький, меньше травы иногда…». Но Жанна не верила этим словам – уж слишком странно они выглядели в этой книге, будто американская блямба на деревенском мотоцикле «Иж-Планета-Спорт».
