Потом учитель умер. Потом кончилась советская власть. Следующий директор музея был из молодых, с юмором – когда в августе 1991 года разогнали КПСС, он сообразил для потомков перенести в музей кабинет первого секретаря райкома – с длинным столом светлой полировки, графином, 50-томником Ленина и его же бюстом, и прочей партийной утварью, все как было. Обстановку перенесли. Но по тесноте вышло так, что в этом же помещении находился и стеклянный гроб древнего человека, глядя на кости которого наиболее остроумные посетители спрашивали, не есть ли это тот самый первый секретарь?
Правда, нынче была зима и посетителей ждать не приходилось. Люба, вторая, кроме директора, сотрудница музея, молодая, но строгая, девушка (из тех, что не красавица, но смотреть приятно), составляла картотеку на старые монеты, которых в музее еще с советских времен было полно. Дело было не срочное, но сегодня как раз была вторая суббота месяца, 10 декабря, музей должен был быть открыт. Люба отперла его в десять утра, и теперь до трех надо было сидеть здесь. Еще дома она придумала, что сегодня займется монетами. Кроме простынных размеров царских банкнотов и керенок, имелось еще немало серебра – царского и советского, полтинники и рубли. Люба замечала, что деревенская ребятня, забегавшая в музей время от времени, уж очень косится на серебро. Нумизматическая витрина имела замок, но несерьезный. Люба поделилась опасениями с нынешним директором, старичком, местным лидером коммунистов (российская история уже успела дать круг), но тот сказал, что уж до царского серебра ему точно дела нет, хоть переплавьте его все на зубы. Люба вздохнула и решила для начала хотя бы переписать монеты – сколько да каких.
Работа шла неспешно – торопиться-то некуда. Люба описывала внешний вид монет, номинал, особые приметы (на некоторых были царапины). Для интересу прикинула вес. Серебра выходило как минимум полкило. «Ого!» – усмехнулась Люба, держа монеты полными пригоршнями.
Тут у Любы зазвонил сотовый. Она посмотрела на экран, улыбнулась и даже, как написали бы в старинных книгах, зарделась. Если бы в музее был в это время кто-то, знающий Любу, он бы остолбенел – такой Любу до сих пор не видел никто.
– Да… – ответила Люба. В трубке кто-то заговорил.
– Олег, ну я не могу… – сказала Люба.
– У меня же работа…
Олег что-то снова ей сказал, краска залила лицо девушки.
– Нет, не надо приходить в музей, я занята! – проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал твердо, и с ужасом понимая, что прозвучало почти жалобно!
