Оболочка может подождать. Она должна подождать. У Владыки сейчас и без того было дел по горло.
Владыка двинулся вперед, показывая дорогу. Он согнулся в три погибели и, помогая себе локтями и когтями, принялся быстро карабкаться по длинному извивающемуся тоннелю, уходившему вверх. Боливар не отставал. Тварь вылезла в большую подземную камеру, находившуюся ближе к поверхности, чем гнездилище. Широкий пол ее устилал ровный слой мягкой влажной земли, словно бы здесь намечался прекрасный сад, только растения еще не дали всходы. Потолок в камере был достаточно высок — даже Владыка мог стоять здесь в полный рост.
Когда не видимое отсюда солнце ушло за горизонт и поверхность земли отдалась во власть ночной тьмы, почва вокруг Владыки зашевелилась. Появились маленькие конечности — ручонка здесь, тонкая ножка там, — словно сад и вправду ожил и из-под земли полезли первые ростки. Наконец начали воздыматься детские головки, все еще увенчанные волосами. Некоторые лица ничего не выражали, иные же были искажены гримасой боли, сопровождающей ночное перерождение этих юных существ.
То были слепые дети из автобуса. Это они вылуплялись из земли, по-прежнему незрячие, но отчаянно голодные, как новорожденные личинки. Дважды проклятые Солнцем — сначала их ослепили лучи светила, временно покрытого Луной, а потом смертоносный спектр ультрафиолетового излучения отказал им в праве на дневной свет, — эти дети должны были стать «щупальцами» Владыки, передовым отрядом его растущего ополчения. Будучи обращены, они оказались наделенными особым даром — благословенным или проклятым, как на то посмотреть: их способности восприятия намного превышали то, чем располагали остальные особи клана. Особая острота чувствования должна была сделать из них незаменимых охотников. И столь же незаменимых убийц. Зри!
Это был приказ Владыки, адресованный Боливару. Владыка вложил в голову своего помощника картинку, совсем недавно увиденную глазами Келли Гудуэдер в тот момент, когда вампирша столкнулась лицом к лицу со старым профессором на крыше дома в Испанском Гарлеме.
Тепловая аура старика была прохладной, совсем серенькой, зато меч в его руке сиял так ярко, что глазам Боливара пришлось прибегнуть к защитной реакции: его мигательные перепонки опустились, сократив поле зрения до узких горизонтальных щелей.
Келли пустилась в бегство по крыше. Боливар по-прежнему видел все словно бы из ее головы: как она, подпрыгнув, отскочила, как пустилась бежать, — до той секунды, когда Келли, перемахнув через парапет, стала спускаться по отвесной стене.
