Она спрыгнула на полицейского, свалила с ног и, усевшись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и шею.
В этот момент вернулся третий полицейский. Спустившись по лестнице, он сначала уставился на девочку, а потом увидел за ней парня с жалом, вылезшим изо рта. Жало волнообразно подрагивало: урод высасывал из первого полицейского кровь.
Третий полицейский выстрелил — пуля ударила в девочку и опрокинула ее на спину. Полицейский собрался было открыть огонь по уроду, но тут из-за его спины высунулась чья-то рука, длинный когтеобразный ноготь вспорол мужчине горло, отчего полицейского развернуло, и он рухнул в объятия поджидавшей сзади твари.
Келли Гудуэдер, кипя яростью от неуголимого голода и жажды крови, подхлестнутой тоской по сыну, одной рукой без всякого труда втащила полицейского в ближайшую квартиру и с треском захлопнула за собой дверь, чтобы никто не помешал ей как следует насытиться.
Владыка. Часть первая
Конечности мужчины дернулись в последний раз, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выбили дробь, просигналив тем самым, что трапеза Владыки закончена. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось к ногам Сарду, присоединившись к телам других четырех жертв, уже лежавшим там.
На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия — следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, — просто сильные вампиры предпочитают бедренную артерию правой ноги. Напор крови там и насыщенность ее кислородом идеальны, а вкус — сочный, резкий, едва ли не грубый. Что же до яремной вены, то кровь там течет нечистая, с острым, излишне солоноватым привкусом. Как бы там ни было, но для Владыки процесс питания давно потерял свою восхитительную прелесть. Много-много раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза своих жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлестывающий жертву, добавлял металлическому вкусу крови особый, экзотический холодок.
Уже много столетий боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; исполняемая скотом музыка — изысканная симфония вскриков, задушенных стонов, издыханий — неизменно возбуждала его интерес.
Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse,[3] ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытному голосу — голосу изначальному, голосу ее истинной природы, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение — пульсирующий звук, нутряной душеуто-ляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог мирно покормиться вволю.
