– Алексей Платонович, – юная баронесса выпрямилась и теперь заглядывала мне в лицо, – а слуги говорят, на нем маска была? Это правда? Где она?
Я молча указал ей на mantelpiece,[4]куда судебный врач аккуратно положил снятую с трупа маску, и Елизавета Карловна с любопытством устремила на нее свой взгляд, словно маленькая девочка на рождественский подарок.
– Можно мне взять ее?
Она уже потянулась было к маске, и мне пришлось мягко удержать ее руку и отвести в сторону. Жандарм, стоявший у входа в залу, довольно громко кашлянул в усы, но стоило мне обернуться на него, как он принял отсутствующий вид. И я не понял, кашлянул он непроизвольно, или же так реагировал на мой разговор с барышней и мой деликатный жест.
– Простите, Елизавета Карловна, но это вещественное доказательство, и трогать его нельзя.
Елизавета Карловна обиженно надула губки.
– Но вы узнаете эту вещь? – спросил я, отчасти, чтобы отвлечь ее от побуждения взять маску.
– Я? Эту вещь? А она должна быть мне знакома? – удивилась девушка.
– Не встречали ли вы ее ранее в доме?
Елизавета Карловна снова потянулась к каминной полке, но вовремя отдернула руку и, обернувшись на меня, шаловливо прикусила губу. Демонстративно заложив обе руки за спину, она приблизила лицо к лежавшей на mantelpieceмаске и внимательно ее рассмотрела.
– О боже! Это же наше фамильное проклятье! – вырвалось у нее.
– Что вы хотите этим сказать? – удивился я. Елизавета Карловна повернулась ко мне, и ее темные глаза зажглись магнетическим светом.
– Как, Медведь, вы никогда не слыхали об этой истории? – край ее платья зацепился за вывернутую руку покойного, лежавшего прямо у ее ног; обнаружив это, она наклонилась и осторожно освободила ткань. Я не мог не удивляться такому хладнокровию юной девушки. Мне, мужчине, и то было не по себе рядом с убиенным, а Елизавета Карловна вела себя так, будто она со мной наедине в гостиной, в перерыве между танцами, и нету тут ни трупа, ни жандарма в дверях...
– Вы ведь были сегодня в кабинете у papa? Видели вы там портрет дамы в елисаветинском платье?
Я кивнул, припоминая висевший за спиной барона портрет дамы в высоком рыжем парике. Но подробности портрета от меня ускользнули.
– Это моя бабка. Вернее, прапрапра... Ну никак точно не запомню, всегда сбиваюсь со счету, – она улыбнулась, точно и не лежал у ее ног мертвец и не хватал ее охладелыми пальцами за подол платья. – Она была фрейлиной у Елисавет Петровны. Вы ведь знаете? «Веселая царица была Елиса-вет»...
