нашего логова. На снимках были изображены все, в том числе дети. Мы ели, спали, мылись. Я буквально онемела. Значит, за нами следили даже в собственном доме. Я невольно ощутила озноб.
Подборка снимков на боковой стене совершенно смутила меня. На Земле такие собирают любители непристойностей. На них мы с Ричардом в разных позах занимались любовью. На одном мы были изображены с Майклом, но снимок получился не очень отчетливым; в спальне было темно.
Под эротическими сценами развешены были фотографии родов... всех, в том числе и Патрика. Значит, они подглядывают за нами по-прежнему. Сочетание сцен половой жизни и родов свидетельствовало, что октопауки (или рамане?) определенно увязывают оба процесса.
Я разглядывала фотографии минут пятнадцать. Мою сосредоточенность нарушил только внезапный звук щеток, явно исходивший от музейной двери. Я была в полном ужасе и застыла на месте, лишь беспомощно озираясь. Но другого выхода из помещения не было.
Буквально через секунду в комнату впрыгнула Кэти.
– Мама! – закричала она, увидев меня, и, едва не повалив по пути доктора Такагиси, бросилась мне на шею.
– Ах, мамочка, – говорила она, прижимаясь ко мне и целуя. – Я знала, что ты придешь.
Закрыв глаза, я изо всех сил прижала к себе мою потеряшку. По моим щекам текли слезы. Я покачивала Кэти из стороны в сторону и приговаривала:
– Ну-ну, все в порядке, дорогая, все в порядке.
Когда я вытерла свои глаза и открыла их, в дверях уже появился октопаук. Он на миг застыл, словно обозревая встречу матери и дочери. Я стояла не в силах пошевелиться, в душей моей радость сменялась ужасом и вновь возвращалась обратно.
Кэти ощутила мой страх.
– Мама, не волнуйся, – она искоса глянула на октопаука. – Он нас не тронет: просто хочет поглядеть. Он все время был рядом со мной.
Но адреналин насыщал мою кровь. Октопаук в дверях стоял или сидел поди разбери, как назвать эту позу. Огромная почти сферическая черная голова покоилась на теле, возле пола разделявшемся на восемь черно-золотых полосатых щупалец. Посреди головы шли две параллельные вмятины, а в центре между ними примерно в метре над полом оказалось удивительное квадратное устройство – сантиметров в десять, – состоящее из желатиновых линз и какого-то эластичного черно-белого материала. Октопаук глядел на нас, и линзы пошевеливались.
На теле между вмятинами под линзами и над ними проступали другие внешние органы, однако у меня не было времени вглядываться. Октопаук направился к нам, и, невзирая на уверения Кэти, страх мой возвратился в полной мере. Шорох создавали волоски на щупальцах, двигавшихся по полу, тонкий свист вырывался из небольшого отверстия в правой нижней части головы.
