Парадоксальным образом церковь пятидесятников вернула меня к исламским корням. Многие места в Евангелии я не понимал. На самом деле именно глубокие, таинственные аспекты Евангелия, совершенно чуждые духовности протестантской церкви, изначально заворожили меня. Однако одно место из Евангелия я понимал, совет познавать древо по его плоду (Мф. 7:20). Если христианство — это то, что представляет собой его западная «харизматическая» ветвь, тогда, следуя логике самого Христа, оно лживо. Встреча с пятидесятниками заставила меня заново оценить ислам.
Однако почему я судил Христа по меркам пятидесятников, а не пятидесятников по меркам Христа? Вскоре я понял, что несправедливо судить Иисуса Христа по меркам тех людей. Я осознал, что мой возврат к исламу — всего лишь реакция на поверхностную духовность западной «харизматической» церкви. Отвращение к пятидесятникам представлялось мне верным, а вот последствие — возвращение к исламу — ошибочным. То, что в церкви пятидесятников нет подлинности и духовной глубины, еще не означает, что истина — в исламе.
Легкость, с которой пятидесятники отвечают на трудные вопросы, поверхностность «харизматического христианства» не лишает Христа истинной глубины. Я по–прежнему видел в евангельском Христе глубокую и таинственную мудрость, которую не находил у пятидесятников. Более того, разве Он сам не сказал: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное… (Мф. 7:21). Не Его ли это слова: Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7:22–23)?
Элои, Элои! ламма савахфани?
Господь, прежде бывший для меня проклятием, через пережитый мною внутренний кризис сделался главным в моей жизни. Чтобы моя экзистенциальная агония прекратилась, Бог должен был существовать, а я — отыскать Его. Для внешнего мира я по–прежнему оставался неверующим борцом за социальную справедливость, а в действительности вел другую борьбу — внутреннюю духовную брань.
Время шло, боль усиливалась. Много лет, вплоть до самого крещения, она продолжала меня терзать, все ощутимей и ощутимей проявляясь в теле и душе. Я постепенно дошел до того, что начал физически ощущать зарождающуюся во мне мучительную энергию. Она обратила всю мою жизнь в муку, в тяжкое бремя. Под ее гнетом я не мог радоваться жизни. Когда эта энергия вздымалась в душе, само существование становилось невыносимым. Я чувствовал себя пленником в собственном теле, мне хотелось вырваться, освободиться, но весь мир был слишком мал, чтобы меня вместить. Дошло до того, что из моей жизни полностью ушла радость. Ничто меня не веселило. Я был в тупике. Напрасно я пытался отвлечься — удовольствия не приносили ни настоящей радости, ни подлинного удовлетворения. Я не жил, а лишь существовал. Я был в разладе с собой, со своей жизнью и с другими людьми, чувствовал глубокое отвращение ко всему на свете. Пребывая в состоянии постоянного недовольства, я переживал экзистенциальные проблемы в глубине своей личности. Смерть постепенно душила меня, а я беспомощно наблюдал за собственной гибелью. Внутренние силы разрушали меня, а я был бессилен им противостоять. Я достиг полного отчаяния.
