Прошлое и настоящее — все затаилось в тени.
И, как всегда, под ногами шуршит прибрежный песок,
И под коляской Тютчева так же шуршал, когда
Через ливонские он проезжал поля.
Так темнота прибывает, словно в каналах вода,
И заставляет опять отсчитывать все с нуля.
И заостряется смысл, и становится тонкой иглой,
Глубоко зарытой в шуршащий, колючий стог.
Лишь наползающий сон снимает за слоем слой
С плотных напластований, разматывает клубок
Искривившегося пространства. Маковое зерно
Становится мерой веса. Вода отражает звук.
Все, что под этим небом, — спутано, разорено,
Сделалось безымянным и сразу отбилось от рук.
Близость растрепанной бездны внушает пещерный страх.
Луч пробивается, сизые тени разворошив.
Млечная пыль оседает на дрожащих сухих кустах.
Прошлая жизнь проступает, и знаешь: пока ты жив,
Ночь — это то, что шуршит, то, что еще течет,
То, что смешивает по капле сознание и отказ
От всяческого сознания, то, что меняет отсчет
И уплывает в безвременье, как всегда, отступаясь от нас…
Так, как тысячу лет назад, торжествует над нами ночь.
Акциденция или субстанция — кто ее разберет?
Лишь короткая мысль промелькнет и сразу умчится прочь,
Осветив на мгновение вязкий, вечный круговорот.
