о котором предстоит нам много говорить в этой книге и о котором падре Педро де Риваденейра, создавший жизнеописание его, в главе пятой из пятой же книги своего труда замечает, что был он «очень пылкого склада и очень холерического», гневливый, стало быть; и хотя позже победил в себе гневливость, пылкость осталась при нем, а с нею «предприимчивость и решимость, присущие оной и необходимые для осуществления его замыслов». И вполне естественно, что темперамент у Лойолы был как у Дон Кихота, ибо Лойоле предстояло возглавить воинство и дело его жизни было делом военным. И даже самые мелкие подробности возвещали, кем предстоит ему стать, ибо, описывая нам внешность его и телесный склад в главе XVIII книги IV, уже упоминавшийся падре, его жизнеописатель, говорит, что имел дон Иньиго лоб широкий и гладкий и лысину весьма почтенного вида. Что совпадает с четвертым из признаков, по которым, согласно доктору Уарте, можно признать человека с воинскими дарованиями, и признак этот — лысая голова, «а причина тому вполне ясна, — говорит доктор и добавляет: — ибо дар воображения пребывает в передней части головы, подобно прочим умственным дарам, избыток же пыла опаляет кожный ее покров, и смыкаются поры, сквозь кои прорастают волосы; а питаются оные, по утверждению медиков, отходами, кои мозг производит, когда принимает пищу; но, поскольку великий жар истребляет и сжигает сии отходы, волосам не из чего зародиться». Из чего я делаю вывод, что у Дон Кихота, хотя наиточнейший его биограф о том не упоминает, лоб также был высокий, открытый и гладкий; и был наш идальго лыс.
Дон Кихот любил охотиться, а занятие это учит военным хитростям и приемам; и таким вот образом, в поисках зайцев и куропаток, исходил он вдоль и поперек окрестности своего селения, и, нужно полагать, исходил их в одиночестве и налегке под незапятнанной чистотой ламанчского своего неба.
Жил он в бедности и в досуге; досуги же его длились почти круглый год. И ничто в мире не изощряет хитроумие настолько, насколько изощряет его бедность и досужливость. Бедность побуждала нашего идальго любить жизнь, ибо не давала ему возможности ничем пресытиться и питала надеждами; а досужливость побуждала, должно быть, к раздумьям о жизни нескончаемой и волнующей. Сколько раз в часы утренней охоты мечталось ему, что имя его разнесется окрест по открытым этим равнинам, и проникнет под любой кров, и найдет отзвук во всей шири земной и во все века! Честолюбивыми мечтаниями питал он досужливость свою и бедность и, отрешенный от утех жизни, возжаждал бессмертия, которому не будет конца.
