Я не умею создавать в рассказе напряженные ситуации. Вы, конечно, уже догадались, о какой женщине идет речь.
Она меня не замечала. Но как на пустынной площади не заметить человека, сидящего в двадцати пяти метрах от тебя, — в этом было что-то нарочитое. Или все-таки память сыграла со мной дурную шутку? Нет, и это немедленно подтвердилось: девочка, очевидно, ее внучка, стояла посредине клумбы и, подбоченившись левой рукой, смотрела на пеларгонии. Стоит ли говорить, что меня как током ударило!
Девочка наклонилась, сорвала пеларгонию и отнесла ее бабушке, мальчик, до сих пор тихонько игравший камушками, возмутился. Но бабушка только похвалила девочку и вдела цветок в петельку своей зеленой вязаной кофты. Девочка гордой походкой направилась за вторым цветком.
Я казался себе актером, который в момент наивысшего драматического напряжения обязан находиться на сцене, хотя реплик у него нет. Я подошел к старухе, снял свою белую кепку и, сознавая, до чего это пошло звучит, произнес:
— Мы, кажется, знакомы?
Старуха, все еще теребившая пеларгонию, подняла голову, взглянула на меня выцветшими голубыми глазами, насмешливая улыбка, промелькнувшая на ее лице, казалось, затронула и струп в уголке рта, и даже веснушки.
— Вы сегодня весь день за мной шпионите. Если вы из уголовной полиции, будьте любезны предъявить удостоверение.
От растерянности и смущения я сделал странный жест — сунул правую руку в боковой карман куртки, старуха глазами проследила за мной, а когда я ничего не вытащил из кармана, в ее взгляде блеснуло торжество.
— Вот и оставьте меня в покое.
Она опять поникла головой и больше на меня не смотрела, хотя я еще некоторое время в нерешительности стоял перед нею.
На открытии моей выставки в районном городе я не присутствовал. Я поехал обратно. Жизнь преподала мне урок. Редко кому подают счет со столь отчетливо выписанной суммой, как это было в моем случае.
Может быть, написать ей? Адрес мне ничего не стоило узнать у Францке. Открыться ей? Кто знает, как бы она это приняла? У меня не было возможности загладить свою вину иначе, как начав жизнь сначала и совсем по-другому. Легко сказать с высоты своих шестидесяти лет!
Плодом моих раздумий стала картина. Мне принесло облегчение то, что эту женщину, такой, какой она была тогда, я попытался приобщить к миру непреходящего. Но ведь и об этом нельзя говорить с уверенностью, художнику не дано судить, что из его творений выдержит испытание временем».
