Штрафбат везде штрафбат. Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта | страница 179



Nur im Unglück kann die Liebe
Zeigen, ob sie stark und echt.
Und so soll es weiterklingen
Von Geschlechte zu Geschlecht:
Deutschland, Deutschland über alles,
Und im Unglück nun erst recht.
П е р е в о д
Германия, Германия превыше всего,
Превыше всего в мире,
Когда для защиты и обороны
Братски удерживаем,
От Мааса до Мемеля,
От Эча до Белта —
Германия, Германия превыше всего,
Превыше всего в мире.
Немецкие женщины, немецкая верность,
Немецкое вино и немецкое пение
Должны сохраняться в мире.
Их старый прекрасный звук,
Воодушевляет нас на благородные дела
Всю нашу долгую жизнь.
Немецкие женщины, немецкая верность,
Немецкое вино и немецкое пение.
Согласие и право и свобода
Для немецкого отечества!
К этому стремитесь все
Братски с сердцем и рукой!
Согласие и право и свобода
Являются залогом счастья.
Цвети в блеске этого счастья,
Цвети, немецкое отечество.
Германия, Германия превыше всего,
А в беде и подавно.
Только в беде может любовь
Показать, сильна ли она и истинна.
И так должно звучать дальше
Из рода в род:
Германия, Германия превыше всего,
А в беде и подавно.

«А в беде и подавно!» — еще раз повторил про себя Юрген, вставая в строй.

Высшая обязанность мужчины — защищать. Так он сократил затверженную с детства формулу. Решение остальных вопросов он отложил на потом. У него еще будет время во всем разобраться.

Москва — Будапешт — Лондон

9 мая — 22 июня 2009 г.

Адский штрафбат

* * *

«Двадцать второго июня…»

«Черт, вот ведь привязалось!» — Юрген Вольф даже крякнул от досады. Слова русской песни назойливо звучали в голове.

Почти год прошел с тех пор, как он в первый и в последний раз услышал эту песню. Он выкинул ее из памяти вместе с певшей ее русской девушкой, оказавшейся на поверку партизанкой. Гораздо сложнее было забыть скромненький синий платочек, несколько недель являвшийся ему в ночных кошмарах. Он раз за разом падал, вновь и вновь обнажая не опущенные девичьи плечи, а разрушенный партизанским взрывом госпиталь, где погибли его друзья. Эти кошмары сгорели в огне Орловской битвы, та битва сама была непреходящим кошмаром. Он и русский язык если не забыл — как забудешь?! — то загнал в самый дальний угол памяти. После отступления из Орла ни одно русское слово не сорвалось с его языка, даже в запале, он закрыл слух для русской речи и всячески сторонился местных жителей. Даже в мыслях — только немецкий, и вот на тебе!

«Двадцать второго июня…»

— Проклятье! — воскликнул Юрген уже в голос. Он поднялся, с грохотом отодвинул стул, окинул взглядом караульное помещение, составленные в оружейную пирамиду винтовки, солдат, сидящих на лавках и клюющих носом в полудреме. Хоть бы один вскинул голову на произведенный им шум! Вояки… — Хюбшман! — гаркнул Юрген.