Обеспокоенный Джером отвел сына в сторону:
— Сынок, тебя что-то тревожит?
— Ничего, отец.
— Ты меня не обманешь. Когда я первый раз приехал в Лондон, я рта не мог закрыть от удивления. Так с разинутым ртом и ходил. Здесь же столько всего интересного! Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. А ты за сегодня и бровью не повел. Мы были в соборе Святого Павла, Тауэре, исходили все вдоль и поперек — ни вздоха изумления, ни восхищенной улыбки. Что с тобой? Или, может, ты волнуешься?
— Немного, отец.
— А вот это зря. С чего тебе волноваться? — Джером старался ободрить сына.
— А что, если я провалюсь?
— Даже и не думай! Да, тебе предстоит испытание, но ты его выдержишь с честью. Помни: ты Страттон, а мы отродясь не знали поражений. — Он коснулся руки мальчика и заговорил почти торжественно: — Сегодня ты встретишься с Лоуренсом Фаэторном — самым известным актером Англии. Я сто раз видел самые разные пьесы с его участием — и каждый раз уходил в восхищении. Сегодня тебе будет оказана большая честь.
Дэйви закусил губу:
— Отец, а я ему понравлюсь?
— Ну конечно же, понравишься.
— А если нет?
— Пойми простую вещь: искусство комедианта почти не отличается от того, чем занимаюсь я. Посмотри на меня. Как я добился успеха? Я очаровывал людей. Добивался их расположения. Это первый шаг, чтобы заставить их раскошелиться. Вот и тебе надо блеснуть, Дэйви, — убеждал Страттон сына. — Завоюй расположение Лоуренса Фаэторна, и для тебя начнется новая жизнь. Ты ведь хочешь именно этого?
— Думаю, да, отец.
— Тогда докажи! Докажи, что ты достоин носить нашу фамилию. Тебе, сынок, предоставляется отличная возможность. Хватай ее обеими руками и не выпускай. Тогда я смогу тобой гордиться. — Джером помолчал. — Именно об этом мечтала твоя бедная матушка. Помни о ней, Дэйви. Мама очень тебя любила.
Мальчик снова закусил губу и уставился в пол. Ему потребовалась целая минута, чтобы снова собраться. Наконец он поднял взгляд и твердым голосом сказал:
— Отец, я сделаю все, что смогу. Обещаю.
Свернув на Ченсери-Лейн, Николас Брейсвелл пошел быстрее. Едва добравшись до Среднего Темпла,[1] он тут же вспомнил, отчего так не доверяет законникам. Здесь их толпилось великое множество: одни спешили в суд, другие оживленно спорили с коллегами, но от каждого веяло самодовольством и высокомерием, вызывавшими у Николаса омерзение. Ему доводилось иметь дело с адвокатами, поэтому, наученный горьким опытом, Брейсвелл дал себе зарок держаться от них подальше. Однако теперь выхода не было. Немного утешало лишь то, что на этот раз Николас представлял интересы труппы, а не свои собственные.
