Антон долго стоял у этой витрины. Он не знал, что перед таким же окном частенько простаивал и Карасик. «Это самая соблазнительная витрина города!» — говорил про это окно Евгений Кар.
Антону захотелось скорее приобщиться к столичной жизни. Он оглядел себя в зеркале, вделанном в стену соседнего дома. На нем был апельсинового цвета тулупчик, серые чесанки, малахай. За два дня пути он успел обрасти. Нет, с таким видом не возьмешь Москвы! Не без робости зашел Антон в стеклянный тамбур большой парикмахерской и шагнул в зал. Все сияло там. Антон вошел, огромный и многократный… Зеркала долго и с удивлением повторяли его с ног до головы.
— Раздеться позвольте!..
С него сняли тулупчик. Он сдал свой багаж, поглядел подозрительно на человека.
— Будьте преспокойны, как в аптеке… — сказал гардеробщик. — Магазин, заняться! — пропел он вдруг, подойдя к двери зала.
Антон прошел в середину зала.
— Оч-че-редь! — крикнул мастер, как будто командовал пулеметным взводом, и, взмахнув салфеткой, шаркнул ею по кожаному сиденью кресла.
Антон погрузился в кресло, такое сложное, сверкающее и большое, какое он видел только у зубных врачей, хотя сиживать ему в таком кресле не приходилось.
— Для вас? — спросил мастер. — Побрить, подровнять?
— Вот, в общем, орудуй на всю трешку, — сказал Антон, выкладывая на мрамор стола бумажку.
— Платить будете в кассу, впоследствии, смотря от операций… — с достоинством сказал мастер. — Для бр-р-ритья! — раскатистым баритоном крикнул он. — Под бокс? — спросил затем мастер, взъерошив с затылка волосы Антона.
— А под футбол можно?
Мастер повеселел. Клиент оказался шутником. Мастер взмахнул ножницами, как смычком. Ножницы завизжали над ухом Антона. Мастер поддел расческой седую челку.
— Природная или от переживаний? — осведомился мастер.
— Не тронь, природная, — сказал Кандидов, но, подумав прибавил: — И от переживаний.
Неземные ароматы плыли в воздухе. Антона окружали граненые стеклянные флаконы, пульверизаторы, резиновые груши в сетках, блестящие коробки, щетки, «лебяжий пух» с дымящейся пудрой и, наконец, совсем неведомые приборы — аппарат с рукояткой, шнурами и медными клеммами. Зеркала, как эхо, подхватывали каждое движение.
Тут человек подвергался почтительной обработке. Парикмахер порхал и вился над клиентом, как мотылек над кашкой; прикосновения его пальцев были нежны и почтительно-фамильярны. Он совершал над человеком таинственные процедуры, и тот вставал благоухающий и полный достоинства.
