Затем я прихожу в себя и говорю:
— Боже, какие же вы идиоты. Если бы вы знали, до чего вы мне осточертели! Вы что, решили устроить мне розыгрыш? Ну, так где же телекамеры? Где сигары с шампанским? Катитесь-ка вы отсюда! Убить вас мало. Я не шучу. Я позвоню Ларри Эллисону, и мы с ним мигом решим все проблемы, а вы лучше побеспокойтесь о своих задницах!
Но они по-прежнему не трогаются с места и смотрят на меня жалобными глазами. Такой взгляд бывает у людей, когда им приходится усыплять свою собаку или навещать в больнице безнадежного больного. Они не хотят идти в эту больницу, смотреть на всю эту ужасную аппаратуру и нюхать застоявшиеся больничные запахи, поэтому им приходится, сжав зубы, стоять у кровати, мило улыбаться и обмениваться ничего не значащими фразами, а потом, выполнив свой долг, они чуть ли не бегом выбегают из больницы, чтобы снова вдохнуть свежего воздуха и ощутить свет солнца на лице. При этом они думают: «Боже, неужели и мне такое суждено?»
Вот так, примерно, они и выглядят. То ли отдают собаку на усыпление, то ли навещают безнадежного больного. А может, и то, и другое сразу.
— Стив, — произносит Соня, — мы вас не разыгрываем. Можете мне поверить. Вы хоть представляете себе, что это значит, когда Комиссия по ценным бумагам собирается расследовать вашу деятельность?
— Вообще-то даже не догадываюсь. Но позвольте тоже задать вам один вопрос. Вы знакомы с правилом, что мне нельзя мешать во время медитации?
— Я это знаю, — говорит Соня.
— Значит, знаете. Отлично. Тогда я хочу, чтобы вы немедленно покинули этот кабинет, вернулись к себе и написали заявление об увольнении. Договорились? Спасибо.
Они уходят. Я возвращаюсь в комнату для медитации и продолжаю начатое занятие. Уже через десять минут я забываю о том, что вообще о чем-то говорил с ними.
Однако тем же вечером после ужина, когда я делаю упражнения йоги для пищеварения, раздается звонок от Тома Боудитча, нашего крупнейшего держателя акций. Том, помимо всего прочего, еще и член нашего совета директоров. Он объявляет, что в воскресенье состоится экстренное заседание правления для обсуждения ситуации, в которую вовлечена Комиссия по ценным бумагам.
— Вообще-то я предполагал, что надо было заручиться моим согласием, чтобы созывать заседание правления, — говорю я.
В ответ он рычит. Я не шучу. Он действительно рычит, как собака, а затем произносит:
— Попробуй только не явиться, сукин сын, — и вешает трубку.
Я не вполне уверен, но, судя по его тону, произошло действительно что-то серьезное.
