— Коль… Там, сверху ничего не видно?
Очень неловко было Володьке за свое оцепенение. Тьфу ты, за мертвеца Ивана принял!
— Не видно… — бурчит Кольша. То ли сердится на Володю, то ли сам испытал нечто подобное.
А Акимыч отстегивал флягу:
— А ну, выпей-ка этого. Как лекарство.
Иван сомневается, смотрит обезумелыми глазами на Акимыча, на водку во фляге.
— Ну, давай! Как лекарство, говорю, залпом давай!
Иван пьет; и даже не действие водки, сам ожог водки в горле, во рту, сам вкус, от которого Ваня передернулся, заставляет его смотреть вроде осмысленнее.
— Это мы, Ваня… Меня узнаешь?
Иван смотрит диким взглядом, не отвечает.
— Ну, как меня зовут? А?
— Ты Акимыч…
И голос у Ивана изменился, стал неуверенный, трескучий.
— А это кто?
— Это Андрюха.
— Ну лады… Что ж ты по нам палить приладился?
И передернулся Иван, стал отодвигаться, да некуда — Акимыч посадил спиной к пихте. А Иван пытался эдак по-тихому, бочком и пятясь, увеличить дистанцию между ним и парнями.
— Ты куда?! Нет, Ваня, мы за тобой пришли. Отец тебя зовет, Ваня, пойдем с нами.
Акимыч все говорил, говорил — так же, как разговаривал только что с Володькой — вроде бы, как с несмышленышем. Иван слушал, слушал… и видно было, что напрягается он, хочет понять, и все-таки с трудом понимает про деревню, отца, жену, про борщ и про огород, который непременно нужно выполоть. Он не то чтобы совсем не понимал… Он понимал не до конца, не в полной мере.
— Много их тут, — неожиданно сказал Ванюша. Сказал вдруг, и схватился за куртку Акимыча, резко подался вперед.
— Много, — осторожно согласился Акимыч. И замолчал, выжидая.
А Ваня тоже замолчал, и вдруг замотал головой, навзрыд заплакал. Акимыч притянул его к себе; «как маленького», — который раз за последнее время отметил Володька. Ваня вырвался, упал лицом на землю, он буквально сотрясался от рыданий.
Володька отодвинулся, попытался отключиться от тягостного зрелища, вошел в избу. О Господи, какая вонь! Вроде бы, писал Ванюша в ведро, туда же и какал, но вон одно подсыхающее пятно, вон другое, вон куча на досках в углу… Повреждаясь в уме, Ваня все меньше следил за порядком, все меньше понимал, что же он делает.
Смрад, от которого опять дико тошнило, остатки какой-то каши в котелке, подкоп, по которому и вел парень огонь… И ведь правильно вел, между прочим!
Ваня еще выкрикивал что-то, плакал, а Акимыч командовал — и опять так, что очень трудно будет возражать:
— Народ! Сейчас прямо и уходим… Чтоб до темноты — возле машины. Володька, поможешь мне вести этого… Кольша, Андрюха, вы в рюкзаки сложите… В общем, сложите то, что мы нашли… Чтобы хоть чего-то, а похоронить.
