Все улыбнулись. Нестеренко ответил хмуро:
— Ну и поговоришь, чего там. Скажешь, этот франт не успел. Да ведь ты любишь поговорить, для тебя будет… вроде прокурорская практика. А если Гонтарю попадет, тоже не жалко.
Он бросил убийственный взгляд на Гонтаря. Гонтарь крякнул и с досадой хлопнул себя по затылку.
Остапчин еще раз глянул в зеркало и выбежал из спальни. Игорь спросил:
— Товарищ Нестеренко, что это такое?
Нестеренко поднял голову, неохотно повел глазом на Игоря и махнул рукой, что, безусловно, могло обозначать только одно: отвяжись!
Игорь подошел к шахматистам. Рука Гонтаря еще лежала на затылке. Он не обратил внимания на Игоря, а, подвигая фигуру, тихо спросил:
— Как ты думаешь, Санчо, меня сейчас вызовут к Алексею?
— Тебя?
— Да, по рапорту Зырянского.
Санчо взялся за голову коня:
— По рапорту? Думаю, нет. Алексей по таким пустякам не вызывает.
— А вдруг?
— Нет. А Сашке что-нибудь скажет. А кого позовет, так, может, этого лодыря.
Санчо кивнул на Игоря. Гонтарь снял руку с затылка, отодвинул Игоря подальше.
— Отойди, свет заслоняешь.
Но Игоря заинтересовало последнее слово Зорина:
— Меня позовет? Пожалуйста! Я уже испугался, синьоры!
Игорь победоносно посмотрел на всех, но никто не обратил на него внимания.
Через пять минут в спальню ворвался Остапчин, переполненный словами, багрово-красный и явно смущенный.
— Под арест на один час! — закричал он, вытаращивая на всех глаза.
Гонтарь показал на себя пальцем:
— Меня?
— Меня, — ответил с тем же жестом Остапчин.
— Тебя? — все вскочили с мест, глаза у всех сделались задорно-круглыми. Даже Харитон Савченко совершил какое-то быстрое движение.
— Тебя? Ой!! — Нестеренко повалился спиной на пол, дрыгая в воздухе ногами, хохотал громовым хохотом. Гонтарь снова отправил руку на затылок и улыбался смущенно. Санчо обрадовался больше всех, прыгал, воздевая руки, ухватил Остапчина за руки:
— За ногти?
— Да за ногти же! Робеспьер, дрянь такая, мало того, что рапорт сдал, да еще с подробностями. После рапортов я говорю: «Алексей Степанович, Гонтаря нужно подтянуть», а он мне отвечает: «Я у вас не нанимался всех подтягивать, другое дело Чернявин, вчера пришел, а Гонтарь пять лет у вас живет». Я ему и скажи: «Зырянский придирается». Тут мне и попало, насилу вырвался. Во-первых, говорит, споры во время рапорта не допускаются, а во-вторых, и в рапорте восьмой бригады, который ты сдавал, сказано: отмечается неряшливость колониста Михаила Гонтаря. За неумение держать себя во время рапортов и за неряшливость в бригаде — один час ареста.
