Как будто пораженный этим внезапным величием, Захаров стоял на опушке парка, шевелил руками в карманах галифе и смеялся:
— Да-а! Я приблизительно предчувствовал нечто подобное, но… все-таки…
Витя хохотал, наклоняясь к земле:
— Вот молодец, Соломон Давидович! За неделю построил!
Клава улыбнулась сдержанно. Виктор сказал:
— Это и называется: стадион имени Блюма.
Соломон Давидович выпятил полную стариковскую губу:
— Что вы такое говорите, имени Блюма? Это плохой сборочный цех? Плохой? Да?
Захаров увидел Игоря:
— Чернявин, иди сюда.
Игорь вытянулся, красиво — это было несомненно — поднял руку и успел заметить любопытствующий взгляд Клавы Кашириной:
— Здравствуйте, товарищ заведующий!
— Здравствуй. Иди сюда. Ты ведь человек ленинградский, всякие дворцы видел. Как тебе нравится сборочный цех?
— Вот этот сарай?
— Это стадион, — повторил Виктор.
Соломон Давидович произнес спокойно:
— Пускай себе сарай, пускай себе стадион, зато в нем можно работать.
Игорь спросил:
— А он не завалится?
Блюм возмутился так серьезно, как будто он давно знал Игоря и обязан был считаться с его мнением:
— Вы слышите, что он говорит: завалится! Волончук, он завалится или не завалится?
Скучный, нескладный, состоящий из каких-то мускульных узлов инструктор Волончук — правая рука Соломона Давидовича — ответил невозмутимо, определяя судьбу стадиона с завидной беспристрастностью:
— С течением времени должен завалиться, но нельзя сказать, чтобы скоро.
— Через год завалится?
— Через год? — Волончук внимательным взглядом присмотрелся к стадиону. — Нет, через год он не завалится. Другое дело, если, скажем, дожди большие пойдут.
Блюм закричал на него:
— Кто вас про дожди спрашивает. Когда был Ной и пошли большие дожди, так все на свете завалилось. Когда человек строится, так он не может ориентироваться на всемирный потоп, а ориентируется на нормальную погоду.
Волончук спокойно выслушал гневную речь Соломона Давидовича, даже глазом не моргнул лишний раз, и уступил:
— Если хорошая погода, так ничего… выдержит.
Алексей Степанович поправил пенсне, каким-то особенным взглядом, преисполненным векового терпения, глянул на двор и тронулся вперед.
— Хорошо, посмотрим, что там внутри.
Блюм обрадовался:
— Конечно, внутри! Нам внутри работать, а вовсе не наблюдать разную красоту. Красота тоже деньги стоит, дорогие товарищи. Если у тебя нет денег, так ты бреешься один раз в неделю. И ничего.
Через скрипящие воротца, кое-как сбитые из обрезков, они вошли в здание сборочного цеха. В цехе еще ничего не было, бросался в глаза деревянный пол, отдаленно напоминающий паркет: он был составлен из многочисленных концов досок разной длины и ширины и даже разной толщины. Витя первый выразил свое восхищение внутренним устройством здания, но очень сдержанно:
