— Нет, Эндрю. Его глаза не просто искренние. Это его глаза.
— Его?
— Уолтера. У него глаза Уолтера.
Глубокая печаль так сдавила грудь Эндрю, что ему стало тяжело дышать. Он обнял жену и, крепко прижавшись, уткнулся лицом в ее нежную щеку.
— Я понимаю.
— Правда?
— Конечно. Ты, столько выстрадавшая, оказалась идеальной жертвой. Я не виню тебя. Нисколько. Виноват только он.
Она отстраняется от него и вновь уединяется в своей спальне. На этот раз он явственно слышит, как щелкает замок в двери.
Бедный Эндрю. Он всегда хотел, чтобы окружающие думали, что у него все под контролем. Ему хотелось, чтобы все так считали.
Если вы спросите у него, каким было его детство, он ответит, что прекрасным. Но на самом деле оно было несчастливым. Я-то знаю, ведь оно прошло у меня на глазах.
Если вы спросите его об отце, он скажет, что уважал его. При этом забудет упомянуть о том, как отец каждый раз, проходя через гостиную, отвешивал ему подзатыльник, воспитывая таким образом в сыне почтительность к главе семейства.
Рассказывая о себе, мы зачастую умалчиваем о самом важном и значительном.
Но я не куплюсь на это. От меня ничего не утаить, потому что я был там, в его прошлом. Фактически я там и остался.
Я стою на пороге дома Эндрю. Стучу в дверь. Отец Эндрю не захотел провести в дом телефон. Говорит, что он не мешок с деньгами. Так что, когда Эндрю не является на встречу в назначенный срок, мне приходится идти за ним и стучать в дверь.
На пороге появляется отец Эндрю с бутылкой пива в руке. Выглядит он необычно, даже странно. Если в Эндрю и есть какие-то признаки внешней непривлекательности, так это от отца. Он большой, если говорить о росте. А так — очень худой и старый. Кажется, ему было лет пятьдесят, когда родился Эндрю. Или что-то около того. У него впалая грудь, а волосы седые и редкие.
У него, как всегда, недовольный вид, и он явно не рад мне. Я вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь выглядел веселым. Его взгляд что-то говорит мне, но явно не «Входи, пожалуйста» или «Как хорошо, что ты нас навестил».
Он поворачивается ко мне спиной и уходит. Просто уходит, оставляя дверь широко распахнутой. И не проронив при этом ни слова.
Это ненормально. Даже мой дом кажется нормальным в сравнении с этим.
Я вхожу внутрь и зову Эндрю.
Он отзывается откуда-то из глубины дома.
Я нахожу его на кухне, где он вместе с матерью.
— Я не могу сейчас уйти, — говорит он, хотя у нас были особые планы на день. — Мне нужно остаться с мамой.
