Ясно, раз Рита думала, что розы прислал я, никто не звонил. Кроме того, в них, кажется, не заключалось никакой угрозы.
Так почему я чувствовал, как тревога на крошечных ледяных лапках карабкается по моему позвоночнику? Отчего я был уверен, что мне и, следовательно, Лили-Энн угрожает какая-то неясная опасность? Я попробовал рассуждать логически, и это обычно получалось у меня неплохо. Конечно, сказал я себе, дело не только в цветах от незнакомца, но и в том, что я все-таки видел кого-то утром. Когда я поразмышлял над этим, то понял: объяснением моей тревоги является нечто вероятное, и оно может представлять какую-то опасность. А может и не представлять. В общем, что-то в этом роде.
Сформулированная таким образом ситуация заставила меня почувствовать себя неуютно.
Лили-Энн преследовал идиот.
И меня тоже.
Я провел час с Ритой, наблюдая как Лили-Энн спит, возится и ест. Строго говоря, не самое продуктивное времяпрепровождение, но это оказалось куда интереснее и приятнее, чем я мог себе вообразить. Вероятно, считать своего ребенка потрясающим — это разновидность эгоизма: мне никогда не нравились другие младенцы. Но даже если я и был эгоистом, сейчас меня это устраивало. Рита дремала. Когда Лили-Энн начинала толкаться, она просыпалась. Через несколько минут она вздрогнула, вновь открыла глаза и посмотрела на часы над дверью.
— Дети. — сказала она.
— Да, — откликнулся я, наблюдая, как Лили-Энн реагирует на ее голос, сжимая и разжимая руку.
— Декстер, ты должен забрать Коди и Эстор с дополнительных занятий.
Я моргнул. Это было действительно так. Занятия заканчивались в шесть, и женщина, которая их вела, через четверть часа становилась очень нервной. Часы показывали шесть десять. Я должен был это сделать.
— Хорошо, — сказал я и встал, неохотно отрываясь от созерцания младенца.
— Привези их сюда, — попросила Рита с улыбкой, — им надо познакомиться с новой сестренкой.
К выходу я шел, представляя себе удивительную сцену: Коди и Эстор осторожно входят в палату, и когда видят маленькое чудо — Лили-Энн, их лица озаряются любовью и восхищением. Я четко видел в своем воображении эту картину, переданную с талантом Леонардо да Винчи и Норманна Рокуэлла, вместе взятых. Я улыбался, пока шел к лифту. Улыбался настоящей улыбкой. Настоящей, не деланной, а непринужденной человеческой улыбкой. И, конечно, Коди и Эстор скоро будут точно так же улыбаться, глядя на свою сестренку, как и я понимая, что Темный Путь утратил свою привлекательность для них.
