— Какая же это могла быть птица?
— Не помню в точности… Только не попугай, конечно, попугаи появились в Европе из Америки… И вот Клавдий — дела его шли явно блестяще, человек он был богатый, — отвалил за эту птицу что-то порядочно серебра… Принесли ее ему домой, а он что же сделал? Приказал своему повару ее, говорящую, зажарить! Тот зажарил, а Клавдий съел!.. Скворец это мог быть, я думаю, а скворцов ведь и у нас едят… Зажарил и съел во имя чего же? Не смей быть моим конкурентом, — вот во имя чего! Я — оратор, и я говорю, а ты своей дребеденью не привлекай внимания моих, Клавдия, клиентов!
Савчук был женат, и жена его приходилась какою-то дальней родственницей Алевтине Петровне. Он имел троих детей, уже подростков, двух мальчиков и девочку. Кашнев видел, что его принципал, как называл он в своем домашнем кругу Савчука, на земле стоит прочно. И дом себе он устроил хозяйственно, из белого евпаторийского камня, который не нуждался в штукатурке и даже имел обыкновение сбрасывать ее с себя. Дачу в Судаке Савчук строил тоже сам, но из желтого керченского камня, доставленного туда морем на парусном баркасе.
У жены Ивана Демидыча, Ксении Семеновны, дамы преждевременно увядшей, с вечно озабоченными бровями, находилось о чем вспоминать, когда она виделась с Алевтиной Петровной, и та часто ходила к ней в гости. Город очень нравился теще Кашнева, и она больше, чем ее дочери, была довольна, что так отлично удалась ее затея. А сам Кашнев, вполне равнодушно относясь к городу, в который переселился, не имел поводов жалеть о покинутой им службе в акцизе: он и здесь делал только то, что ему поручал делать его принципал. Иногда тот передавал ему мелкие дела, на которые у него не хватало времени, и Кашнев вел их в суде, накоплял опыт. Бывали такие дела, когда людям действительно хотелось помочь, так как совершали они не столько преступления, сколько ошибки.
То в его лице, что называл Савчук «честными глазами», действовало не только на присяжных заседателей, но прежде всего на тех, кто обращался к нему за помощью, так что новый помощник Савчука увеличил, даже и не заботясь о том, число его клиентов.
Через два года он стал зарабатывать уже больше, чем когда был акцизным чиновником в Полтаве. А так как Федя уже подрос и начал ходить, то Неонила Лаврентьевна однажды пришла радостная не менее своей сестры Софы и сказала точь-в-точь ее словами:
— Я нашла себе место!
Это было привычное для нее место классной дамы, и она не столько нашла его, сколько дождалась, когда освободит его старушка, выслужившая пенсию.
