Принимающий на издевку обратил не больше внимания, чем на жужжание пролетевшей мимо мухи и жадно схватил протянутый формуляр. Несколько минут он его усиленно листал, морща лоб и напряженно шевеля губами. Потом разочарованно и вместе с тем удивленно посмотрел на Лешку.
— Э, что так мало, да?
— А ты чего хотел? — в свою очередь удивился капитан. — Думал, он из целого куска золота вырублен? Старика Хоттабыча перечитай, деятель.
— Э, плохой компьютер, не буду принимать. Пойду лучше мебель приму, да!
И раньше, чем Лешка успел сообразить, что имеет в виду приемщик, казах испарился из кабинета.
Вечером Лешка в компании офицеров отдела вышел из здания Управления. Рабочий день окончен, компьютер так и не сдан, да и черт с ним, до завтрашнего утра все служебные заморочки можно честно выкинуть из головы. Мимо, обдав офицеров облаком сгоревшей соляры, пронесся армейский Урал с казахскими номерами. В кузове топорщилась мешанина из столов, стульев и шкафов, виднелись на лакированных досках трафареты с номером войсковой части. Рядом с водителем в позе гордого степного орла восседал давешний приемщик.
— Куда это они? — озадаченно проводил взглядом мчащуюся на всех порах машину Лешка.
Начальник испытательного отдела еще не старый, но рано поседевший полковник зло сплюнул под ноги.
— Куда, куда… На базар на продажу. Весь день принимал, урод, свое национальное имущество — теперь продать торопиться.
Да, Лешка, так то оно верней, чем золото из компьютера выпаивать, тебе бы и в голову не пришло, а?
В таком же духе прием продолжался несколько месяцев. Полигон на глазах из сверкающего чистотой, функционирующего как часы механизма проведения испытательных работ превращался в никому не нужные развалины. С корнем вырывали и сдавали на цвет. мет. питающие кабеля, обесточивая целые площадки. Выбивали стекла, снимали полы, выдергивали рамы — растаскивали, и тут же продавали все, что имело хоть какую-то ценность. Правда, надо отдать должное, в ведомостях приема расписывались исправно. Ставился штамп «принято», и нормальное жилое здание в считанные часы превращалось в руины, которые очень хорошо бы вписались в ландшафт Сталинградской битвы.
* * *
И вот наступил последний день. Локомотив зло рыкнул гудком, лязгнули, будто примериваясь, колеса и уверенно отсчитали первый такт движения. Эшелон тронулся. Ласковое осеннее солнце гладило лица, торчавшие из окон плацкартных вагонов. Совсем рядом сияли белизной пятиэтажки жилой зоны, можно было найти свои окна, ведущие в квартиру, где столько пережито, хорошего и плохого, будней и праздников, радости и горя, в квартиру в которую ты уже не войдешь никогда. Над вагонами взлетала переделанная афганская песня:
