А дома на табуретке у самой двери сидел Пашкин папа. Пьяный, с красным лицом и виноватыми глазами. Он молча улыбнулся Алешке, а потом сказал Алешкиной маме, которая, как обычно, гремела посудой на кухне:
— Ты, Людмила, только не говори пока моей Любке. Я посижу вот у вас немного и пойду. Я, видишь ли, выпил. Сам не знаю, вроде немного… Вот сейчас протрезвею и пойду.
Мама не отвечала. Алешка разулся и прошел в свою комнату. Скоро зазвонил телефон, и он слышал, как мама насмешливо говорит в трубку:
— Да, у нас. Сидит чуть живой. Домой идти боится. Да. Сейчас погоню.
И даже сквозь комнатную дверь было слышно виноватое пьяное сопение Пашкиного папы.
Вообще-то в тот день Пашкин папа собирался прийти домой в праздничном настроении и обрадовать домашних: его назначили начальником автоколонны. (Потом Алешка часто представлял себе эту должность и завидовал Пашке. Ему виделась длинная колонна могучих МАЗов, КрАЗов и КамАЗов, с высокими бортами, широкими полярными шинами — «лапником». А в начале колонны, в самом первом оранжевом КрАЗе, сидел Пашкин папа, начальник этой колонны. И вот, высунувшись в дверь и встав на пороге кабины во весь рост, Пашкин папа кричал назад, всем этим грузовикам и суровым шоферам. И махал рукой. Что кричал Пашкин папа и зачем махал — Алешка не мог придумать, но все равно представлял, это выглядело очень мужественно.)
Прошло минут сорок. Алешка сидел на диване и смотрел прямо перед собой. Не так давно, или, наоборот, вечность назад, он сидел так же и смотрел в ту же стену в голубых обоях, а руки его были испачканы в белой краске, и в прихожей уже стоял страшный, разрисованный белым Дуди с его улыбающейся мамой. А теперь ему казалось, что он до сих пор держит в руках страшную Дудину голову, такую тяжелую. И вспоминалась эта жуткая пена. Алешка не мог понять, откуда во рту человека может взяться пена. Раньше он видел, что изо рта могут течь слюни или кровь, он даже видел, как один мальчик в садике мог набирать в рот куриный суп с лапшой и выпускать через нос, так что лапша выползала на верхнюю губу, как сопли. А розовой пены изо рта он ни разу не видел.
В прихожей иногда принимался разговаривать Пашин папа, с деланной непринужденностью. А потом вдруг звякнул дверной звонок и пришел Пашка. Алешка вышел из комнаты. Воин стоял на пороге и со смущенной улыбкой, стараясь не смотреть на вождя, говорил отцу:
— Папа, идем! Мама ждет…
Отец наигранно отворачивался и возражал:
