— Послушай, то, что произошло…
— Не стоит, — прерывает меня Эдвин.
— Нет, ты должен знать правду.
— Я ее уже знаю. — Его тон неумолим, что не на шутку меня пугает.
— Откуда ты ее можешь знать? — У меня вырывается нервный смешок, что звучит ужасно глупо.
— Есть вещи, которые понятны и дураку, — многозначительно произносит Эдвин.
Господи! Я представляла себе эту беседу совсем иначе. И почему, когда рисуешь нелегкие объяснения в воображении, полагаешь, что говорить будешь в основном ты, а собеседник больше слушать и, разумеется, все понимать?
— Когда я назвала тебя дураком, я совсем не это имела в виду, — чуть не плача, тараторю я. — Я это в противоположном… в положительном смысле…
— Кэтлин, я же сказал: тебе вовсе незачем оправдываться. Я допустил чудовищную ошибку, когда втемяшил себе в голову, что мне нужна только ты.
Я в ужасе распахиваю наполненные слезами глаза. Губы дрожат.
— То есть… как?
— Вот так, — твердо отвечает Эдвин.
Можно было бы сейчас же прервать связь, выплакаться, начать жить без дурацких надежд и по возможности без воспоминаний об Эдвине, но меня охватывает неукротимая жажда бороться. Моргаю, прогоняя из глаз слезы, и набираю полную грудь воздуха, чтобы говорить уверенным, не дрожащим голосом.
— Эдвин, я прекрасно понимаю, что ты рассердился…
— Рассердился? — перебивает меня он. — Ты так это называешь? Да будет тебе известно, сердятся, когда застревают в пробке и опаздывают на важные переговоры или когда сталкиваются, например, с необязательностью либо глупостью, в данном же случае…
На сей раз я прерываю его.
— Хорошо, я выбрала не то слово. Ты не рассердился, а взбесился, и понятно почему, но, позволь, я расскажу, как так вышло. — Я вдруг чувствую, что мой боевой дух иссяк и что следует отложить разговор на потом, когда я соберусь с силами. Вздыхаю. — Может, встретимся?
— Нет, — отрезает Эдвин.
Не верю своим ушам.
— Ты… сегодня занят?
— Я занят и сегодня, и завтра, и всю оставшуюся жизнь, — отчеканивает Эдвин. — Точнее, занят для тебя, для любого напоминания об этой проклятой истории.
— Проклятой? — жалобным голосом спрашиваю я.
— Теперь — да, после всего этого цирка иначе ее не назовешь!
— Это был не цирк! — с мольбой пощадить меня восклицаю я. — Я просто…
— Устроила представление для себя и подружки! — гневно договаривает Эдвин. — А в прошлый раз где она пряталась, а? Приехала с тобой в багажнике? Или заранее явилась на съемочную площадку и затаилась под забором?
