Впрочем, какая мне разница? Я сижу сейчас с ней за одним столиком, мне хорошо как никогда, зачем ломать голову над чем-то еще?
— Завтра опять будем ездить по Самбуру, — мечтательно протянула Ева, отпив через длинную трубочку немного сока, только что принесенного чернокожей девушкой в цветастом топе и короткой оранжевой юбочке. — Здорово! Мы ведь еще не видели ни самбурского леопарда, ни черношеего сомалийского страуса, ни орлов.
— Завтра обязательно увидим, — ответил Себастьян, глядя на ее повлажневшие от сока и сделавшиеся от этого еще более соблазнительными губы.
Он сознавал, что не должен так откровенно на них смотреть, что это неприлично, что о поцелуях с Евой может даже не мечтать, но, как это ни странно, не мог себя перебороть.
Ее губы выглядели сейчас, в свете вечерних фонарей, такими, будто были сделаны совместными усилиями нескольких творцов-художников, задавшихся целью создать самые аппетитные губы в мире.
Ева, перехватив его взгляд, заметно напряглась и опустила глаза.
Сдается мне, она со мной заигрывает, подумал вдруг Себастьян не без вожделения. Притворяется невинной, чтобы сильнее разжечь.
Точно! По-другому объяснить ее поведение просто невозможно, ей-богу… Что ж, я должен чувствовать себя счастливцем. Целовать такую женщину, пусть даже колдунью, исполненную коварства, — да об этом можно только мечтать!
Сердце у него в груди забилось вдруг так часто и громко, что он испугался, как бы Ева и сидящие за соседним столиком немцы не услышали его оглушительных ударов.
Только не надо так сильно волноваться, а то наделаю глупостей, мысленно предупредил себя он. И потом, все это слишком странно, слишком подозрительно. Буду действовать крайне осторожно, а там — посмотрим.
Выдержав значительную паузу, Ева вновь поднесла к губам стакан и взяла в рот трубочку, а сделав глоток, опять заговорила о продолжении сафари. Сначала как будто нерешительно, потом все с большим и большим воодушевлением. Рассказывая то, что ей известно о саванне, о гиенах, о добряках слонах, она в своей увлеченности становилась еще прекраснее и желаннее Себастьяну.
Он смотрел на нее, и ему казалось, что все в ней — и то, как плавно понижается и повышается голос, и то, как двигаются губы, и то, как покачиваются при малейшем движении головы лежащие на плечах локоны, — манит его, говорит о ее желании с ним сблизиться. По прошествии минут двадцати — тридцати Себастьян уже чувствовал себя возбужденным донельзя и не мог дождаться возможности выйти вместе с Евой из этого чертова бара и, положив руку ей на талию, увести куда-нибудь в тень росших между бунгало деревьев.
