Я нашел Яворски на втором этаже. У его ног поблескивала груда электрических проводов. Я стоял в тени лестничной клетки и наблюдал, как он вытаскивает провода из изоляции. С помощью клейкой ленты я развесил фотографии, которые принес с собой. Милые маленькие фотки сбежавших девчонок в вызывающих и очень откровенных позах. Я приклеил их к бетонным стенам, так, чтобы Яворски обязательно заметил их, выходя на лестницу.
Я снова взглянул в сторону Яворски. Он вытянул еще футов двадцать провода, но тот вдруг застрял и больше не хотел вытягиваться. Яворски крякнул, потом достал из заднего кармана большие кусачки и перекусил провод. Поднял провод, лежащий под ногами, и стал скручивать, наматывая его на локоть. Потом направился к лестнице — в мою сторону.
Я отступил в темноту лестничной клетки и затаился.
Яворски даже не старался не шуметь. Он не ожидал, что ему может что-либо помешать, и, конечно же, он не мог ждать меня. Я прислушался к его шагам и легкому царапанью провода, который тащился за ним. Ближе…
Яворски появился в дверном проеме и перешагнул через порог, не замечая меня. А потом увидел картинки.
— Уф, — произнес он так, как будто получил хороший удар в живот.
Яворский уставился на них, с отвисшей челюстью, не в состоянии двинуться с места; и тут сзади появился я с ножом к горлу.
— Не двигаться и не шуметь, — сказали мы.
— Э, послушай… — произнес он.
Я слегка повернул кулак с ножом так, что его кончик слегка воткнулся в кожу под подбородком. Яворски взвизгнул, когда оттуда брызнула такая огорчительно-ужасная и тоненькая струйка крови. Так напрасно: ну почему люди не хотят слушаться?
— Я же сказал — ни звука, — снова сказали мы, и он успокоился.
Теперь единственными звуками были потрескивание клейкой ленты, дыхание Яворски и тихий смех Темного Пассажира. Я заклеил ему рот, куском драгоценного вахтерского медного провода связал руки и подтащил к другому штабелю плитки, также упакованному в полиэтилен. Еще через несколько секунд он уже был скручен, как сноп, и привязан к импровизированному столу.
— Поговорим, — сказали мы мягким и холодным голосом Пассажира.
Он не знал, разрешено ли ему разговаривать, а клейкая лента так или иначе не давала этого делать, поэтому он молчал.
— Давай поговорим о девчонках, — сказали мы, отклеивая ленту со рта.
— Я-а… о-о чем эта-а ты? — произнес он. Звучало не очень убедительно.
— Думаю, ты знаешь о чем, — сказали мы.
— Ну… не-е, — ответил он.
— Ну… да, — сказали мы.
