«Когда вернется Николас?» — спросил я.
Она глянула на большие часы мрачного вида.
«Il ne doit pas tarder.[8]»
Я поднял стакан.
«За его благополучное возвращение».
Первые мускульные признаки чиха, чопорное опускание рта — и мое высказывание получило подтверждение, меж тем как она подняла рюмку и сделала солидный глоток.
Снаружи стояла полная тишина: неподалеку, под утесом, я еще до того видел лодку со сложенными парусами. Это был, несомненно, Броткотназ. Когда я проходил мимо, они уже опустили весла.
Он должен был прийти с минуты на минуту.
«Налейте себе еще, мадам Броткотназ», — сказал я.
Она не ответила. Потом сказала безразлично кратко:
«Вот он!» Сложив кисти рук — крест-накрест по обыкновению, как я уже говорил, она предоставила его мне. Она создала его своим восклицанием: «Le v'lо!»
Звук шагов, такой тихий, что его почти не было слышно, донесся с наружных ступеней. Тень упала на стену напротив двери. Легкой, изящной и быстрой походкой, на каждом шагу пружиня коленями с кокетливой упругостью и покачивая с мягкой учтивостью массивной головой, в кабачок вошел высокий, плотного сложения рыбак. Вскочив, я воскликнул:
«А! Вот и Николас! Как дела, старина?»
«Да это же месье Керор!» — раздалось низкое, ласковое гудение его голоса. «Как вы? Неплохо, надеюсь?»
Он говорил низким голосом, неторопливо. Улыбка не сходила с его лица. Одет он был на бретонский манер.
«Это вы только что были в лодке — там, под утесом?» — спросил я.
«Ну да, месье Керор, должно быть, мы. А вы нас видели?» — улыбаясь, спросил он с интересом.
Я заметил его детское удовольствие от вида самого себя, там, в собственной лодке, у меня на глазах. Словно бы я сказал ему «Ага! Я вас вижу!», и мы очутились на тех же самых местах, что и тогда. Он секунду поразмыслил.
«Я вас не видел. Вы были на утесе? Вы, должно быть, только что пришли из Лоперека?»
Его инстинкт велел ему уяснить мое присутствие здесь и на утесе. Это не было любопытством. Он желал верного отображения причины и следствия. Он напрягал мозг, пытаясь вспомнить, видел ли он фигуру, идущую по тропе сверху утеса.
«Вышли прогуляться?» — прибавил он.
Он сел на край стула: симметричная уместность здорового и мощного костяка, равновесие сидящей фигуры непринужденного мужчины, принадлежащего к европейскому типу, как на фресках эпохи Кватроченто. Они с Жюли не смотрели друг на друга.
«Налейте-ка месье Броткотназу!» — сказал я.
Броткотназ жестом ограничил ее, когда она стала ему наливать, и продолжал рассеянно улыбаться, сидя за столом.
