— Разрешили?!
Егор Егорович берет со стола другую бумажку и протягивает ее Воронку. Взгляд сразу схватывает: «Просьбу пионеров удовлетворить. Улицу переименовать…»
Разрешили! Победный клич готов вырваться из груди Воронка, но Егор Егорович предупреждает взрыв преждевременной радости.
— Читай выше, — приказывает он.
— «Проект», — растерянно произносит Воронок, и руки у него опускаются.
— Проект, — подтверждает Егор Егорович. — Через неделю сессия горсовета, там и утвердим.
В тот же день совет отряда встречается с Валентиной и принимает решение о проведении операции под названием «Суд».
— Зашевелились, — с трудом сдерживая нетерпение, зашептал Ленька и толкнул Воронка.
Они лежали в чужом палисаднике, не спуская глаз с окон Суматохиного дома.
Зашевелились… Значит, Двухбородый закончил проповедь и сейчас подаст команду к пению. Так и есть. Вот он встал во весь свой аршинный рост, взмахнул рукой, как плетью, и немо зашевелил губами. «Никто пути господнего у нас не отберет», — догадался Воронок.
— Давай! — крикнул он Леньке.
Ленька вскочил, поднес к губам трубу и задудел. Ну конечно, песня только и ждала этого сигнала. Она выпорхнула из переулка и закружилась над головами высыпавших на Еленинскую ребят:
Никто пути пройденного
Назад не отберет.
Конная Буденного,
Дивизия, вперед!
Это с песней вышли отряды имени Юрия Гагарина и Германа Титова.
Воронок видел, как в окнах Суматохиного дома заметались тревожные тени, как молельщики, по-тараканьи суча руками, высыпали на крыльцо и принялись ругать поющих ребят:
— Бесстыдники!
«Ну и люди, сами украли песню, а на других ругаются», — с удивлением подумал Воронок и вдруг среди стариков и старух увидел Федю. Он никак не мог пробиться сквозь их кольцо.
— Федя! — крикнул Воронок, выходя из укрытия.
— А?
— Пойдем с нами.
— Куда?
— На суд…
Это слово произвело на сектантов магическое действие. Они притихли, и Суматоха поинтересовалась: где, когда, кого и по какому случаю судят?
Секта, в которой состояла Суматоха, мало интересовалась земными делами. Но дела, подлежащие земному суду, составляли исключение. Земной суд был для нее вроде репетиции суда небесного. Сектанты ходили в суд, как на службу, и потом неделями перемывали косточки «грешникам», угодившим на скамью подсудимых единственно потому, что они «забыли бога». Правда, случалось, что на эту самую скамью попадали и те, кто «помнил бога», но к ним у секты было особое отношение. Таких подсудимых сектанты считали пострадавшими за веру и денно и нощно молились за их освобождение.
